У ворот Ленинграда. История солдата группы армий «Север». 1941—1945

Гаупт-фельдфебель Юхтер по-прежнему отвечал за тыловое обеспечение, а обер-фельдфебель Элерт все так же командовал взводом связи, но теперь я был их начальником. Панибратские отношения с бойцами роты были уже невозможны. Теперь, когда ко мне обращались «господин лейтенант», некая непривычная отстраненность появилась в отношениях со старыми боевыми товарищами роты, такими как Вилли Шютте.

Однако благодаря дисциплине и уважению к званию, выработанным длительной военной подготовкой, мы скоро освоились с новыми взаимоотношениями и привыкли к ним. Если во время боя кто-нибудь получал ранение, мы по-братски относились друг к другу. Мне помогал в общении с бойцами тот факт, что я был все время с ними в окопах.

Хотя потери среди личного состава в роте и были незначительными за первые два месяца после моего возвращения, в результате тяжелых боев за предшествующий период численность роты сократилась до 200 человек. Это было значительно меньше первоначального состава в 250 или 300 человек в первые два года войны в России. К счастью, период затишья на фронте помог нам в какой-то мере восстановиться, когда мы начали получать подкрепления, а из госпиталей возвращаться излечившиеся раненые.

Тот факт, что вермахт набирал призывников для каждой дивизии из определенной области страны, способствовал укреплению духа дружбы и товарищества среди солдат, но это приводило к значительному напряжению в частях, когда приходили подкрепления из «чужаков» или когда подразделениям с личным составом из разных областей надо было воевать в тесном взаимодействии.

В то время как в других подразделениях это могло привести к конфликтам, несколько солдат нашей роты, призванные за пределами Северной Германии, прекрасно справлялись со своими обязанностями. Так, австриец из Вены, ефрейтор, в бою был одним из самых надежных солдат, которым я когда-либо командовал. Его несколько замедленная реакция сначала вызывала у меня опасения, но он быстро выполнял приказы и сохранял под обстрелом полнейшее спокойствие, хотя вы никогда не сможете заранее сказать, как солдат поведет себя в бою.

Мне, как офицеру, полагалось личное оружие. Это был пистолет «Люгер». Я воспользовался им всего лишь несколько раз в бою, и он хорошо зарекомендовал себя при стрельбе на 20–30 метров. Позднее мне удалось достать носившийся на поясном ремне испанский пистолет «Астра-600», который стал моим любимым оружием. В некоторых случаях я пользовался карабином «Маузер» образца 1898 г. и пистолетом-пулеметом МР-40, хотя в бою я предпочитал карабин из-за его большей дальности и точности стрельбы.

Согласно моему офицерскому званию мне был выделен солдат, который заботился о моей одежде и приносил мне еду с ротной полевой кухни. В роте было несколько машин, и в моем распоряжении был «Ситроен» и шофер. Поскольку наша семья никогда не имела автомобиля или грузовика, я не обучался вождению и не имел водительских прав.

В моем распоряжении была также лошадь по имени Теа. Я редко ездил на ней, только если мы были на марше или когда на фронте было тихо. Имея фермерскую закалку и научившись обращаться с лошадьми, я знал о них больше, чем приставленный к Теа конюх. Однажды, когда фельдфебелю попалась лошадь с норовом, я вскочил на нее и сделал несколько кругов, заставив ее слушаться поводьев.

Несмотря на повседневные командирские заботы, Аннелиза всегда была в моих мыслях. Хотя мне как солдату часто приходилось попадать в трудные положения, самым тяжелым испытанием для меня была разлука с ней и мысль о том, удастся ли нам когда-либо встретиться вновь. В наших письмах мы говорили о том, как хотим скорее увидеть друг друга, о нашей будущей свадьбе и о нашем желании жить обычной, нормальной жизнью. Помимо объяснений в любви, мы выражали надежду на скорое окончание войны. Перед лицом все более безотрадных новостей мы старались морально поддержать друг друга.

Аннелиза писала из Бельгии об армадах английских бомбардировщиков, пролетавших над их госпиталем и направлявшихся в Германию или возвращавшихся обратно в Англию. Став свидетельницей ужасной судьбы Гамбурга, она задавалась вопросом, какой следующий город обречен на разрушение.

Она также сообщала мне новости об Отто, полученные из писем и телефонных разговоров с ним. Часть, в которой служил мой брат, располагалась недалеко от нее во Франции. Вскоре после давно ожидавшейся высадки 6 июня 1944 г. войск союзных держав в Нормандии связь с Отто прервалась, что сильно обеспокоило моих домашних и Аннелизу. Три месяца о нем ничего не было слышно, прежде чем наконец-то дома получили известие из Красного Креста, что Отто 30 августа попал в плен.

Теперь, когда брат нашелся, я начинал все больше беспокоиться об Аннелизе, особенно когда я узнал, что Генк бомбили в середине июня.

Даугава. Середина июля – 7 августа 1944 г.