У ворот Ленинграда. История солдата группы армий «Север». 1941—1945

Мы не устраивали каких-либо спортивных мероприятий, никто не проявлял к ним интереса, и, кроме того, мы просто хотели сохранить свои силы. Появилось время написать родным о гибели солдат в последних боях, но при мне не было их адресов и имен.

Тем более что в условиях хаоса последних недель войны я не мог знать о том, живы ли еще пропавшие без вести солдаты моей роты, хотя я точно знал, что некоторые из них убиты. Меня страшно огорчала сама мысль, что многие семьи так и не получат извещения о своих любимых, которые никогда не вернутся.

Размышляя о том, как мне удалось выжить на войне, я все больше склонялся к мысли о божественном вмешательстве в мою судьбу. Несмотря на мои небольшие четыре ранения, я ни разу не попал для серьезного лечения в военно-полевой госпиталь, а излечился, не покидая фронта. Бог имел в отношении меня другие намерения и потому дал мне уцелеть.

Конечно, Аннелиза и моя семья не знали, что я выжил, так же как и я не знал об их судьбе. Писать письма в лагерь было практически невозможно, но Красный Крест вручил каждому военнопленному по прибытии в лагерь две почтовые открытки, чтобы можно было сообщить о себе своим родным. В обеих открытках, Аннелизе и своей семье, я кратко сообщил, что я жив и относительно здоров и нахожусь в британском лагере для военнопленных в Шлезвиг-Гольштейне. Я надеялся, что хотя бы одна открытка дойдет по назначению в условиях послевоенной неразберихи.

В течение лета многие военнопленные на ферме получили освобождение. В конце июля я узнал, что и меня скоро освободят. Понимая, что на британском контрольно-пропускном пункте меня могут обыскать, я решил закопать свой пистолет и солдатскую книжку.

Незадолго до того, как покинуть ферму, я пошел в лес в полутора километрах от нас. После того как я тщательно упаковал подлежащие конфискации предметы в водонепроницаемый пакет, я закопал их и пометил место камнем. Я вернулся на это место год спустя, чтобы достать этот пакет.

Когда я прибыл в центр, рассматривавший дела освобождаемых военнопленных, я неожиданно встретил там Отто Тепельмана, друга моего детства из Пюггена. Выяснилось, что он тоже воевал в России и избежал русского плена. Несмотря на присутствие советских оккупационных частей в Пюггене, он намеревался вернуться в родную деревню.

Поскольку я знал, что советские оккупационные власти продолжали уже после окончания войны отправлять офицеров вермахта в лагеря для военнопленных в Советский Союз, я понимал, что многим рискую при возвращении, и поэтому назвал местом своего рождения Люнебург. Незадолго до освобождения Тепельмана я передал ему краткую записку для моих родителей и попросил его передать ее им. Ведь я до сих пор не был уверен, получила ли семья мою открытку Красного Креста.

27 июля я смог уехать. Мне повезло, так как небольшой пересыльный лагерь не имел достаточно мест для временного размещения военнопленных – были только одни землянки. Перед самым отъездом англичане назначили меня главным команды из более чем двадцати немецких солдат, возвращавшихся в Люнебург. Нас посадили на три грузовика с водителями-англичанами, командовал которыми капрал.

Тем временем Аннелиза за два дня до моего освобождения получила открытку Красного Креста и узнала о том, что я все-таки вернулся на родину и был интернирован. Она решила встретиться со мной и оставила без разрешения начальства, находившегося под контролем англичан, место своей работы в Зюдердайхе, где она исполняла обязанности медицинской сестры. Затем ей удалось пробраться на паром, ходивший через Эльбу.

Оказавшись на восточном, правом берегу реки, Аннелиза каким-то чудом раздобыла велосипед и проехала на нем 160 километров до места моего интернирования в Шлезвиг-Гольштейне. На пределе своих физических сил она добралась до лагеря, чтобы только узнать о моем освобождении накануне.

В то время я ничего не знал об этом. Когда мы прибыли в Люнебург, я попросил водителя головного грузовика отвезти нас на биржу труда в центре города. После того как солдаты построились, я отдал им последний приказ: «Война окончена. Возвращайтесь домой».

Итак, в конце июля 1945 г. в возрасте 25 лет я вновь стал гражданским человеком после шести лет войны.

Иностранная оккупация

До тех пор пока Отто Тепельман не передал мою записку, мои домашние понятия не имели, где я нахожусь, не знали, жив ли я. Они не получили ни одного письма со времени оставления нами Мемеля, ни открытку Красного Креста. Это письменное известие от меня было первым с января.

Хотя мои дядя и тетя Шторк усыновили моего младшего брата Германа, мои отец и мать, вполне понятно, тоже беспокоились о его судьбе. Призванный в 16 лет за полгода до окончания войны, он был направлен служить на противовоздушную батарею в Берлине. Бежав на запад перед самым приходом русских, Герман переправился через Эльбу и вскоре после окончания войны добрался до дома приемных родителей в Люнебурге.