У ворот Ленинграда. История солдата группы армий «Север». 1941—1945

Некоторые семьи, обрабатывавшие поколение за поколением небольшой участок земли, не могли больше выносить это бремя и решались бежать на Запад. В других случаях на Западе жили дети, а их родители продолжали работать на ферме. Если кого-нибудь из беженцев ловили, то за побег полагалась депортация в Сибирь. Таковы были реалии послевоенной жизни в советской зоне оккупации.

Глава 18. Послевоенная Германия. 1945–1949 гг.

Жизнь в новых условиях. 27 июля – 24 декабря 1945 г.

Расставшись со своими бойцами в Люнебурге, одетый в ту же форму, что была на мне в Фишхаузене, я отправился пешком восьмикилометровое путешествие в Хаген на ферму дяди. Было странно возвращаться туда, где шесть лет назад я получил телеграмму, предписывавшую мне явиться на сборы. Сколько всего произошло с того времени.

Подойдя к парадному входу знакомого дома, я постучал. Дверь открыла тетя, она смотрела на меня с выражением глубокого разочарования на лице. Скорбным голосом она произнесла: «А я подумала, что это Генрих».

Старший сын моих тети и дяди стал капитаном в артиллерии. Шли последние недели войны, и он возвращался на фронт из своего отпуска, когда получил приказ принять под свое командование срочно сформированное подразделение, которое должно было защищать Берлин. Через некоторое время пришло известие, что он был убит.

Храня память о Генрихе, тетя и дядя радушно приняли меня. Я вздохнул с облегчением, когда мне показали полученную ими открытку от Аннелизы, в которой она писала, что я остался жив. Это было первое известие от нее более чем за полгода.

Проведя пару дней в Хагене, я отправился на поезде в Гамбург. Когда я пришел в дом Аннелизы в районе Вандсбек, ее отец тепло приветствовал меня и сообщил, что он сам только что вернулся домой после службы в подразделениях фольксштурма в Бельгии и Германии. Он предложил мне пожить у него и дождаться Аннелизу, а также подыскать себе собственное жилье.

После стольких лет боев меня мучили по ночам ужасные кошмары. Вскоре после моего приезда к Берндтам мне приснилось, что я в России, что меня завалило в бункере и я не могу из него выбраться, и я начал кулаком бить в стену. В результате бомбардировок слой штукатурки на стенах из-за постоянного сотрясения уже не был столь прочным, как прежде, поэтому от моих сильных и частых ударов штукатурка быстро поддалась, и на меня и на пол вокруг кровати посыпались ее куски и пыль.

Услышав громкий шум, все в доме проснулись и бросились в мою комнату. Я был крайне расстроен и раздосадован этим случаем. Мне было трудно объяснить, как это все со мной случилось. Хотя я и страдал от последствий посттравматического синдрома, мне были знакомы солдаты-фронтовики, у которых были более серьезные психические расстройства. Только по прошествии пяти, а в некоторых случаях и десяти лет война постепенно забывалась, уходила из снов и памяти.

Не найдя меня в лагере для военнопленных, Аннелиза вернулась в Зюдердайх, где 6 августа 1945 г. она официально сложила с себя обязанности медицинской сестры.

Когда чуть позже в этот же день она переступила порог своего родного дома в Гамбурге, она сразу же бросилась в мои объятия. Я никогда не забуду, как долго мы стояли обнявшись и плакали от радости и счастья. На протяжении всех тяжелых лет войны только моя любовь и надежда на это мгновение поддерживали меня. Несмотря на все препятствия, мы были снова вместе.

В течение этих нескольких месяцев Аннелиза была вся в смятении. Не получая больше от меня писем после нашего исхода из Мемеля в январе, она не знала, убит я или попал в плен. Из-за небывало больших потерь в немецких войсках было вполне объяснимо, что она могла подумать, что уже не встретит меня живым. Теперь, вопреки всему, мы снова соединились.

Вскоре после нашего эмоционального воссоединения я узнал о судьбе денег, что я должен был сэкономить за годы войны. Все время моей службы мне выплачивали денежное содержание согласно моему званию, а также дополнительно платили за участие в боевых действиях. Поскольку я практически не выходил из боя, мне хватало этих денег на ежедневные расходы на фронте, а основное жалованье армейское начальство откладывало на мой счет в банке Бремена. С 1941 г. я копил эти деньги, чтобы потратить их на обучение в институте после демобилизации из армии.

Когда закончилась война, армии уже не существовало, а банк исчез. Я не увидел ни пфеннига из этих денег. Возможно, было бы лучше заранее перевести их в какое-нибудь более надежное место. Но к тому времени, когда поражение Германии стало неизбежным, мне пришлось больше думать о спасении собственной жизни, чем о деньгах. Все же для меня было тяжело узнать, что все мои сбережения исчезли. Наши семьи могли оказать нам самую небольшую помощь, поэтому нам с Аннелизой пришлось начинать строить нашу жизнь практически с нуля.