У врага за пазухой (СИ)

Спонтанный порыв. Обычно я не люблю рассказов о родне. Все эти чужие жизни — лишняя информация. Но с Кирой готов разговаривать о чем угодно… лишь бы не плакала.

— Я как раз хотела попросить тебя об этом. — Она благодарно сжимает мою руку и вся оживает.

— Вот и договорились.

Целую в висок. А затем, плюнув на попытку быть благородным, спускаюсь к губам.

* * *

Следующие десять минут проходят в тишине и без Киры. Она наотрез отказывается идти вдвоем. Дождавшись, когда Федор припаркует машину у подъезда, вылетает с лекарствами на улицу и скрывается в темной парадной.

Шустрая неуловимая рыбка. Совсем как в начале нашего знакомства.

Усмехаясь этой своей мысли, обвожу взглядом ночной двор и устало откидываюсь на спинку.

— Такое ощущение, что все старые питерские дворики на одно лицо. — Лениво всматриваюсь в темноту.

— Не сказал бы, — зевая, тянет Федор. — У меня сестра экскурсии здесь водит. Говорит, они даже по планировке квартир отличаются.

— Странно. Этот как из прошлого. — Болезненно морщусь, вспоминая один из дворов десять лет назад.

В нем были точно такие же дома, ровные квадраты окон, арочные подъезды, ржавые качели возле песочницы… а еще в нем жил урод, сбивший мою Аню.

— Вот в этом, например, березы на детской площадке, — важно продолжает Федор. — В Питере они редкость. Уверен, дворы с такими красавицами можно пересчитать по пальцам.

— Наверное… — За ребрами ноет.

Лениво кошусь на березы. В памяти тут же вспыхивает картинка с такими же деревьями, только чуть ниже.

— Еще посмотрите на водосточные трубы. — Федор, похоже, вошел во вкус. — Моя Ирка утверждает, что они как человеческие отпечатки пальцев. Общая схема никогда не повторяется.

Не хочу ни на что смотреть. От нахлынувших воспоминаний и так хреново. Но взгляд против воли останавливается на кривой трубе возле ближайшей парадной.

Ладони леденеют.

— Федь, ты ж был здесь недавно. — С трудом ворочаю языком. — Ну, когда нужно было проверить на месте мать Киры или ее украли.

— Да, Ярослав Борисович. Был.

— И номер квартиры знаешь?

Нутро тоже замерзает. Слишком чётко теперь я помню эту дурацкую трубу, березы и весь двор. Целый месяц после суда над убийцей Ани ходил сюда как на работу. Пытался понять, чем дышал ублюдок, лишивший меня жены и ребенка. Надеялся найти силы жить хотя бы в злости.

— Я у вашей охраны уточнил. У парней было личное дело. — Федор как нарочно тянет резину.

— Я тоже его видел. — Вспоминаю проклятую папку из отдела кадров, которую передал мне Ломоносов. С прочерком в отделе «отец» и двумя дурацкими фамилиями бывших мужей Киры. — Так какой номер?

Будто на добивание извилины подкидывают еще один привет из недавнего прошлого — тот самый разговор с мамой Киры по видеосвязи. Акулу трясло от холода и страха, а я рассматривал на экране телефона обезображенное яркой косметикой женское лицо и пытался понять, где видел его раньше.

— Семьдесят пятая, Ярослав Борисович. — В зеркале заднего вида замечаю встревоженный взгляд своего водителя. — Что-то не так?

— Что-то. — Все сходится.

На меня словно пололок падает. Вместе с облаками и небосводом. Ни вздохнуть нормально не могу. Ни ответить.

Скинув с себя ремень безопасности, выхожу из машины. Согнувшись пополам, упираюсь ладонями в колени и смеюсь.

Громко.

До рези за грудиной.

До болезненного кашля.

Я никогда не верил в карму. Слал нафиг уличных гадалок. Сам решал, с кем судьбе знакомить меня, а кого обходить стороной.

Я был надутым пупом земли, верящим, что он контролирует настоящее и будущее.

Глава 50

Кира

Стоит мне выйти на крыльцо, посмотреть на Яра… внутри все обрывается.

Он понял.

Мой самый жуткий страх последней недели превратился в реальность. Яр знает об отце, а я так и не успела признаться ему первой.

— Ты полна сюрпризов. Я думал, что выяснил о тебе все, понял, кто рядом… А фиг! — хриплым голосом произносит Вольский. — Женщина с тайнами.

— Я собиралась рассказать…

Оглядываюсь на дверь за спиной. Где-то там, в квартире, мама. Не такая уж больная, какой изображала по телефону. С румянцем, в бигуди и с возом претензий: «Совсем не интересуешься моей жизнью!», «Мама уже не молодая, а дочке плевать, что со мной может случиться!», «Мне умереть нужно, чтобы ты вспомнила о единственном родном человеке?»

Ни одного доброго слова. Ни единого "спасибо".

Я такой дурой ощущала себя перед ней. На высоких шпильках. В вечернем платье. И с пакетом лекарств. А теперь…

Мечтаю сквозь землю провалиться.

— Помню, — хмыкает Яр. — Ты планировала поделиться тем, какой замечательный у тебя отец. Святой человек. Любимец всего двора и передовик производства.

Он вскидывает голову вверх. В свете желтых фонарей вижу желваки на скулах и муку в глазах.

— Он был хорошим… Смерть твоей жены не его вина. — Вновь оглядываюсь назад. Глотаю жуткое признание о маме.

— Конечно. Так сложились обстоятельства, или Аня сама виновата. Ты это хотела сказать? Есть еще версии?

— Обстоятельства.

Обхватываю себя руками. На улице тепло, но меня начинает потряхивать.