У всех разные игрушки

Френсис всегда казался мне излишне прямолинейным. У него было все: родословная, какой позавидуют иные короли вроде меня, деньги, образование, положение в обществе, но при всем этом он никогда не проявлял чудес сообразительности. Будь сэр Френсис основателем славного рода Фицгербертов, долго бы род не прожил. И как любой прямолинейный и не очень изворотливый человек, он совершал ту же ошибку, которая случается с каждым, кто берется за изучение иностранных языков: поначалу кажется, что весь язык состоит из противоречий, исключений, невнятных правил. И в иных незрелых мозгах зреет протест: ну как же можно разговаривать на языке, который так плохо подчиняется правилам?! Он же нелогичен, непоследователен, бессистемен, невозможен к усвоению и запоминанию! Жалующемуся трудно понять, что сначала появился язык, развивался и изменялся и только гораздо позже были кем-то сформулированы правила, кое-как объясняющие уже имеющуюся структуру. Так же дело обстояло и с любыми фондами: сначала появляются они, и только потом система обрастает соответствующими институтами вроде законов, уложений и правил, но не наоборот. Френсис же почему-то полагал, что сначала нужно написать законы, а потом под них устраивать свою жизнь. Впрочем, задай ему прямой вопрос: где ставить телегу – перед лошадью или позади, он ответит верно, но и дальше будет продолжать рассуждать о жизни в ключе лошади, толкающей телегу.

– Ну да, а как еще влиять на менеджмент предприятия? – Сказал я вслух. – Если фонд объединит десяток крупных акционеров – он будет обладать серьезным пакетом. А законы со временем появятся, уж за это не беспокойтесь.

– Они никогда между собой не договорятся. Я говорю о крупных акционерах.

– Если будут дураками – никогда, – согласился я. – Думаю, на любой хитрый ход красных всегда найдется противодействие. Джон Буль с Дядей Сэмом между собой не всегда могут договориться, но если им противостоит Иван или Ганс – они быстро находят верное решение.

– У меня уже руки опускались, – пожаловался барон. – И не только у меня. Но хуже всего другое.

– Что же?

– Русские где-то берут деньги! Когда уже кажется, что они вот-вот пойдут побираться и дело в шляпе – они обязательно находят где-то очередной миллиард долларов. Появляется какой-нибудь контракт с авансом, они продают кому-нибудь в Гонконг секретную технологию, которой на самом деле цена – десять пенни, но китайцы платят сто миллионов! Мир сошел с ума!

– Хитрецы!

– Знаете, Зак, цивилизованным людям вроде меня или вас вообще нечего делать в России. Ничто не способно воздействовать на меня столь же деструктивно, как еще один год проживания в Москве. Все эти их Толстые, Достоевские, Чеховы, Пастернаки и Набоковы… они все появились не просто так!

– Вы их читали?

– В колледже, в оригинале. Знаете, почти не запомнилось, наверное, тогда я был больше сосредоточен на самом языке, чем на смысле романов. А теперь меня заставил перечитать все этот несносный выскочка – Брейтвейт. И еще что-то из Шолохова, Шукшина…

– Как вы это выговариваете, Френсис? Все вот эти "ш-ш-ш"?

– Это совсем непросто, Зак, нужна определенная сноровка. Но слышали бы вы поляков!

– Там еще больше "ш"?

– О! – лорд Стаффорд сделал круглые глаза. – "Ш, ч, ж, щ" – в самых безумных комбинациях!

– Сочувствую вам, Френсис, тяжелый у вас хлеб. Однако, вы обещали рассказать мне о том, как продвигается в Москве наш бизнес?

– А почему я по-вашему, сижу здесь и напиваюсь как докер вечером в пятницу?

– Все так плохо?

– Не знаю, Зак… не знаю, – барон одарил меня самым честным взглядом, на какой был способен. – Представьте себя за огромным столом, на котором выстроились паштеты, супы, ломти пармской ветчины и пекинская утка. Все такое вкусное, все так рядом, вы чувствуете запах, аромат кружит голову, руку протяни – и оно твое, любое, до чего дотянешься. Представили?

– И?

– Вам даже дают попробовать по кусочку.

– Но? Когда все так хорошо, не может не быть "но".

– Верно, всегда есть это чертово "но"! – пьяно хихикнул лорд Стаффорд и принялся рассматривать свои безупречные ногти. – Но стоит вам протянуть руку к любой тарелке, как она куда-то отодвигается, и вы хватаете пустоту!

В его голосе чувствовалась неподдельная обида, но кажется, сказанным она не исчерпывалась.

– Сэр Родрик говорит, что русские отказались следовать Вашингтонскому консенсусу, – пробормотал лорд Стаффорд. – Информация пока неофициальная. Сейчас идут предварительные переговоры между МВФ, Парижским клубом и Москвой, но уже точно известно, что русские не полезут в долги на наших условиях. Они согласны даже на повышенные ставки, но решительных политических шагов делать не станут. Тем более, под давлением со стороны. Мне кажется, что и деньги им нужны от нас только для того, чтобы мы оставили их в покое, опасаясь за сохранность капиталов. Вашингтон давит на своих в Москве и на нас с Геншером, Париж, как обычно, пытается быть слугой у двух господ…

Он вскочил на ноги, шагнул ко мне и затараторил: