У всякой драмы свой финал

После первых ее прикосновений Ватюшков расплылся от удовольствия. А потом, насытившись телом красавицы, доведя себя до изнеможения, рассказал о беседе с Думилёвой. По разочарованному возгласу Евы уяснил, что она огорчена известием. Ее возмутило, что Евгения запретила Андрею убивать Корозова.

Его широкая ладонь гладила живот и ноги девушки, отчего та после услышанной новости не только не испытывала удовлетворения, но, напротив, ощущала дискомфорт. Хрипловатый голос Андрея, жужжавший у нее возле уха словами восторга и восхищения, действовал на нервы. Она морщила лицо.

Чмокнув ее в висок, сказал:

— У Евгении свои причуды, моя красавица.

Ева свернулась в комок, погрустнела, покачала головой:

— Это не причуды, Андрей, это капкан для меня!

Удивленно отстранившись, Ватюшков не догадывался, что имела в виду Нарлинская:

— Глупости, моя красавица! Где ты увидела капкан? Это Корозов понаставил себе капканов, ему крышка теперь. Хочет или не хочет мадам, я все равно пришью его!

— Жаль, что ты не сделал этого до сих пор, — с сожалением сказала она. — Жаль, что все так получается.

— Все образуется, моя красавица. — Андрей опять погладил ее вздрагивающее тело.

Вдруг напрягшись, Ева обхватила Ватюшкова обеими руками и жадно прижала к себе, и до утра не давала ни минуты для отдыха, как будто наслаждалась последний раз в жизни. Он исходил потом и хрюканьем, старался удовлетворить ее желания.

Через день после встречи с Евгенией, Дорчаков, не договариваясь заранее, приехал в офис к Корозову. Он точно знал, что тот находился на месте.

Ставку на неожиданность делала Думилёва. Надеялась, что неожиданность позволит Антону удержать инициативу в своих руках, хотя опасалась, что для этого у того может не хватить духу. Но, тем не менее, все-таки избрала именно такой ход.

Впрочем, Глеб не был озадачен появлением Антона. Воспринял это, как разведку со стороны друзей Евы. И почувствовал удовлетворение: зашевелился клубок, заволновался. Ладно, надо послушать и самому надавить. Может, что-то прояснится по Ольге. Рано или поздно такая встреча должна была состояться. Пока Аристарх раскрутит свое колесо, ему, возможно, станет что-нибудь уже известно.

Он поднялся из кресла навстречу Дорчакову. Сошлись в центре кабинета и протянули друг другу руки. Затем мягкая рука Антона быстро выскользнула из ладони Глеба.

Хозяин кабинета был в строгом костюме с галстуком, Антон в рубашке, с торчащим кончиком платка в нагрудном кармане, без косынки на шее. Кожа не блистала молодостью, хотя и не раскрывала возраст Антона.

С любопытством окинув кабинет Корозова, Антон выражением лица показал, что разочарован.

Во-первых, кабинет Глеба был меньше, чем у Антона, мебель современная офисная, с применением пластика и других заменителей дерева. Такую можно заказать и прикупить в любом мебельном центре. Не то, что у него в кабинете. Чистое дерево с резными элементами, в основном ручной работы. Изготовлена не на современных предприятиях, где все поставлено на поток, а лет сто-сто пятьдесят назад.

А во-вторых, куда не кинь глаз в кабинете Дорчакова, везде изящная красота радует глаз. А у Глеба что? Пустоты больше, чем мебели. Стол, стулья, кресла да шкафы. Ну, правда, еще картины. А все остальное — пол да стены. Слишком по-деловому. Никакого изящества и домашнего уюта. Скукота, скукотища.

Справедливости ради, картины на стенах подобраны со вкусом. Масло. Рамы впечатляют. Однако, по большому счету, это современные художники, живущие где-нибудь в соседнем дворе или соседнем городе. Красиво, но не высокое искусство. Хотя, чего греха таить, в его кабинете тоже нет великих мастеров прошлого. Было бы глупо, если бы их картины там висели.

Мягко ступая по полу, как будто крадучись, прошагал к стулу, на который указал Глеб, проговорил:

— Так-так, хорошо быть гостем, когда тебя не ждут. Особенно у крупного владельца магазинов.

— До крупного владельца я еще не дорос, — усмехнулся Глеб, — я — простой смертный, но что у меня есть, то — мое!

Вцепившись взглядом в лицо Корозову, Дорчаков сел:

— Не прибедняйся, Глеб. Разве посмел бы простой смертный держать известную всему городу актрису Нарлинскую в своей камере? — он проговорил это тихим вкрадчивым голосом, ожидая реакции Глеба.

Видя, что Дорчаков не стал разводить бодягу, а сразу рванул в карьер, Глеб нахмурился, отреагировал резко:

— Нарлинскую следует действительно запереть в камеру!

Удобно развалившись в кресле, Антон, между тем, ощущал себя как не в своей тарелке. Выполнять задания Евгении всегда было сложно. Она требовала определенных результатов, которые подчас были нереальны.

Не так просто заставить противника говорить или совершать действия, которые тот делать не хотел. На этот раз было примерно то же, лишь одно играло на руку Антону: как Главный режиссер театра он с пеной у рта мог защищать свою актрису:

— За что же ты ее так невзлюбил? Она — достояние города, она уже не принадлежит сама себе! Разве ты этого не понимаешь? Как ты только мог пойти на такую, извини, подлость, если не называть все своим именем?