У всякой драмы свой финал

Между тем, всегда стараясь подчеркнуть свою независимость, Андрей не упускал случая использовать всякий удобный момент. Тем более что сейчас в кабинете они были вдвоем, и он не видел причин, почему они должны говорить не на равных и почему она должна возвышаться над ним.

Да, она ни с кем не допускала панибратства, но и он никогда не допускал этого со своими подручными. Однако здесь был совсем иной случай. Здесь, считал он, сидели старинные приятели, делить которым было нечего. Разве что Еву, но и ту они уже сумели поделить, и каждый вполне был удовлетворен тем, что досталось именно ему.

Но совсем не так думала Евгения. Она слегка повернула кресло в сторону и неожиданно для Ватюшкова резко задала вопрос, который поставил его в тупик:

— Что же ты натворил, дурак?! — ее глаза были непримиримыми, враждебными, голосовые связки дребезжали, голос бил наотмашь. — Где я еще найду такого управляемого Главного режиссера?! Такого на горизонте больше нет! Я его выпестовала, а ты разом все поломал! Ты же, дурак, для Евы гадость устроил! Кто еще сможет тащить ее вверх, кроме Дорчакова?! Нет больше таких в этом театре!

Андрея подбросило на месте. Ведь она почти повторяла его недавние слова, только с той разницей, что взваливала вину на него. Интуитивно он почувствовал ловушку для себя. Захлебнулся возмущенно:

— Я за Еву любому глотку порву! Любого Главрежа, которого ты изберешь, заставлю работать на нее, через колено сломаю, четвертую, если будет надо для дела! — И, натыкаясь на холодный взгляд, исказив лицо гримасой, охрипшим вдруг голосом вытолкнул из себя. — Но не я это сделал, Евгения, не я! Сука я рваная буду, если хоть одну букву соврал!

По-прежнему смотря недоверчиво, она молчала. Знала его, как облупленного, видела насквозь. И сейчас читала по выражению его лица, что он хрипел ей искренне. Похоже, на этот раз, подозрения ее ошибочны. Не он. Но кто тогда? Кто? Другого варианта у нее не было. И это ее не устраивало.

Уловив изменение в ее настрое, Андрей другим тоном дополнил:

— Не глупи, Евгения, ты давно меня знаешь, мои привычки тебе известны, не моя это пакость, не моя! — передохнул, и в голосе появилась обычная жесткость. — Корозов это! Больше некому! Я уверен!

Она долго сидела, не шевелясь, в голове роились новые мысли, в виновность Корозова Евгения не верила:

— Молчи, дурак! — отрезала привычным тоном, хотя Ватюшков и так уже молчал. — Ты считаешь, Глеб глупее тебя, чтобы убивать у себя под носом? Да и зачем? Ты сам посуди! Антон пришел к нему с обычными вопросами. За такие вопросы не убивают.

Но в голове у Андрея не было других соображений. Он не умел копать глубоко. Зачем усложнять? Руководствуясь чувством мести за Еву, он пер напропалую. Корозов должен поплатиться за обиду, нанесенную ей. И баста! Потому упорно продолжал настаивать:

— Мы же не знаем, как у них прошли переговоры! Может, они там перегрызлись!

— Дурак! Все мы знаем! — сразу отреагировала Евгения. — Думай, что говоришь! Если бы я тебя послала на переговоры, то вы бы точно перегрызлись, как волки, а Дорчаков был хитрец, хитрый лис! Умел вставить слово в строку. На рожон никогда бы не полез, если бы почуял опасность. У дурака не было бы такой труппы в театре. Но и Корозов не лыком шит, я еще в ресторане поняла это! К тому же он не бандит, как ты, хоть и пытаешься прятать личину за слово «бизнесмен»! Убийства — не его профессия! Думай лучше, дурак, кто это сделал? Не найдешь, я тебя кастрирую!

Кастрировать она вполне могла, Андрей знал это. Конечно, не в прямом смысле, но и любой другой смысл не устраивал Ватюшкова. Не хватало, чтобы прошла трещина в их спайке. Они одним миром мазаны. Их уже не изменить. А если оторвать друг от друга, то уже не срастить. Все равно, что разрезать яблоко. Как не прикладывай потом две половинки — не скрепишь. А по линии разреза пойдет гниль, и половинки зачахнут. Тогда как целое яблоко еще долго может радовать глаз.

Такой конец, как у половинок яблока, не прельщал Андрея. Оставалось сожалеть, что отлаженная жизнь триумвирата была позади. И надеяться, что Евгения придумает новую форму сосуществования, главной целью которой будет звездность Евы.

Сейчас он принимал первенство Евгении, потому что только ее мозги могли скомпоновать нечто новое. Ее ум был изворотливым и мог охватить все сразу. Его голове было далеко до нее. Его мозги работали в одном направлении. Естественно, Думилёва пользовалась ими, впрочем, так же, как он пользовался ее умом. Его услуги иногда были крайне необходимы ей, а ее — ему. И все было тип-топ.

Он нутром чувствовал, что этот тип-топ надо сохранить любой ценой. А для этого, прежде всего, надо выполнить требование Евгении.

— Я все усек, — сказал он и чуть покривил лицо. — Вот только не возьму в толк, как ты могла подумать на меня?!

Она глянула на него с сочувствием, от которого у Андрея по спине побежали мурашки, а под мышками пробил липкий пот:

— Дурак! А на кого мне еще было думать? Только мы трое знали о поручении Дорчакову. Я, ты и он сам!