У всякой драмы свой финал

Ее вывод огорошил Андрея, и почему он сам не додумался до этого? Ведь действительно в этих обстоятельствах только на него могло падать подозрение. И все же он попытался защититься:

— Но ведь нам совсем неизвестно, с кем еще мог поделиться Дорчаков. А ведь вполне мог! — высказал Андрей.

— Надеюсь, ты сам ни с кем не делился? — Думилёва пронизала испытующим взглядом его.

Тот ответил торопливо и даже на мгновение приподнялся над стулом, чувствуя, как начинает потеть:

— Что ты, Евгения, за кого ты меня принимаешь? — а пот еще сильнее покатился между лопатками, горло словно петлей перехватило, и больше никакие слова не могли из него вырваться.

Пытливый взгляд Евгении прожигал насквозь. Ватюшков, чтобы прикрыть конфуз, состроил на лице гримасу недовольства. Он словно угодил под холодный душ. А все оттого, что сейчас откровенно врал Думилёвой. Мозг разрывала мысль о том, что он поделился всем этим с Евой. Андрей отбрасывал эту мысль, но она назойливо возвращалась, все глубже забиваясь в извилины. Андрей злился, потому что подозревать он мог кого угодно, но только не Еву.

Просто невозможно, чтобы она подняла руку на кого-то из триумвирата. Это все равно, что выколоть себе один глаз. Ну, да, Андрей знал, что она не переносила Антона, она сама не раз говорила ему об этом, но точно так же он сам не любил Дорчакова. И что с того? А разве Думилёва любила кого-то из них? Нет, конечно. Или разве Антон пылал к ним дружескими чувствами? Чушь. Посему Еву подозревать нелепо и глупо.

И все-таки мысль о том, что кроме них троих знала о поручении еще она, сверлила мозг Андрея неимоверно.

Он боялся, что от Евгении не могло укрыться смятение, которое мелькнуло на его лице. Однако именно в этот момент она отвлеклась и не увидела его тревоги. Он почувствовал облегчение. В душе ругал себя за то, что рассказал обо всем Еве, если бы умолчал, не было бы сейчас никакого беспокойства. Между тем, от Евы он ничего не умел скрывать, доверял ей, боготворил, носил на руках. Она его самая большая слабость. А мысли продолжали мучить его.

Перед ним стояли две пары Евиных глаз. Одна пара поражала своей безвинной красотой, а другая — холодом и безразличием. Ее вторые глаза он впервые увидал после убийства Рисемского с охранником, а затем еще раз, когда она отправила на тот свет двух охранников в служебной квартире Корозова.

В то время Андрей не придал значения, ибо сам всегда легко убивал, и ничего необычного в убийствах не видел. Даже испытывал восторг от этого. Ева в те моменты поднялась в его глазах на несколько голов выше.

Но вот сейчас вдруг ее глаза насторожили его. Ведь они тогда были безучастны и черны, бездонны, как пасть пропасти. И даже его, преступника со стажем, теперь они смущали, казались чужими. Он не понимал, что они выражали в те минуты, и эта неизвестность обескураживала. В голове плыла какая-то мутная пелена, застилала все.

Поднявшись из-за стола, Думилёва высокомерно протянула Ватюшкову руку, показывая, что разговор закончен. Теперь его это не покоробило, ему хотелось поскорее убраться из ее кабинета и расслабиться, почувствовав себя не дураком. Он вскочил, поспешно пожал ее руку и напоследок спросил:

— Так что же будет с Евой? Кто станет Главным режиссером? В чьи руки мы отдадим нашу красавицу?

— Я еще не решила! — коротко ответила она.

— Поспеши, Евгения, поспеши, — посоветовал он, — иначе Ева будет растерзана завистниками!

Показав ему на дверь, Евгения отвернулась. Но как только он очутился за дверью, посмотрела на время, походила в раздумье по ковру и вышла из кабинета.

Поехала в театр. Там бесцеремонно по-хозяйски зашла в приемную директора. Секретарь, молоденькая с круглыми щечками, большим ртом и белыми волосами, не успела ничего сказать. Впрочем, она и не решилась бы остановить Евгению. Только искусственно широко заулыбалась и на ее вопрос, на месте ли он, ответила кивком головы.

Думилёва решительно прошествовала мимо секретаря в кабинет директора.

Тот, тощенький с высокой прической, какую носят обычно люди маленького роста, подпрыгнул с места ей навстречу. Выпроводил из кабинета всех, кто в нем находился. Услужливо отодвинул для нее стул. Бросился к двери пожимать руку. Лишь после этого проговорил:

— Вот, похоронную комиссию назначил, Евгения Павловна. Обсуждали организацию похорон. Тоже надо.

— Да похоронить дурака стоит по-человечески! — согласно кивнула Евгения. — Надеюсь, не подведешь, Кузьмич! Но я к тебе по-другому вопросу! — выговорила, пройдя по кабинету к выдвинутому стулу.

— Слушаю вас, Евгения Павловна! — затрусил за нею директор, дождался пока она сядет и сел напротив.

— Ты уже подумал, кем заменить Дорчакова? — Думилёва, выпрямив спину, смотрела на директора взыскательно.

— Это уже после похорон, Евгения Павловна, — обронил он. — И потом я должен сначала с вами посоветоваться. — Директор улыбнулся заискивающей улыбкой.

— Ты не юли, Кузьмич! — поморщилась Думилёва. — Причем здесь похороны? Театр должен работать несмотря ни на что. Ты ведь кого-то уже наверняка хочешь временно предложить! Ведь так, Кузмич?