— И что? — удивился Ватюшков и обхватил ее руками! — Траур в театре, а за театром жизнь бьет ключом! Поедем в клуб, развлечемся! — он не понимал ее нерешительности.
— Не могу. Меня будут многие осуждать! — Ева не спеша передала ему в руки цветы.
— Тогда жду твоих предложений! — он с охапкой цветов разочарованно откинулся к спинке сиденья.
— Предложение только одно, Андрей, — она скучно улыбнулась. — Домой. Все равно к кому. Ну, не хмурься! Или ты не хочешь поласкать свою Еву?
Он сразу изменился в лице:
— Едем, моя красавица! — толкнул водителя в плечо, передал ему цветы, чтобы тот положил на сиденье рядом с собой.
По дороге Ева предложила поехать к ней, Андрей согласился. Ему всегда больше нравилось бывать в ее квартире, нежели в своей, потому что в квартире бывшего уголовника присутствовал дух прошлой его жизни. Волчий дух, который ему самому подчас бил в нос так, что хотелось заткнуть ватой ноздри.
Водитель нажимал на педаль газа. На светофоре, не останавливаясь на красный свет, круто свернул вправо в переулок. Но не успел проехать двадцати метров, как услыхал удар и машину подбросило. Он резко застопорил авто. Выругался.
— Что там? — спросил Ватюшков, качнувшись вперед.
Растерянный невыразительный голос буркнул в ответ:
— Черт его знает! Собака, что ли, под колеса попала?
Будто наступив на горячие угли, Ева вскрикнула. Водитель оглянулся на Андрея. Тот скривился:
— Посмотри!
Ева первой выскочила из салона, пробежала назад. Ватюшков вылез следом. Девушка увидала на дороге сбитую собаку. Та была еще жива. Но уже не скулила и не плакала. Колесо машины проехало по ней, раздавив кости и выдавив кишки. Собака только открывала пасть и смотрела в тусклом свете уличных светильников грустным умирающим взглядом на Еву и на свои потроха.
У Нарлинской дрожь пробежала по всему телу. Ощущение безысходности сдавило грудь, она почувствовала себя этой собакой, словно это по ней прошлось колесо машины и даже не машины, а чего-то более страшного и бесповоротного.
Она присела возле собаки и стала гладить по голове, но чувство было такое, что гладила себя, уговаривая потерпеть. А что значит терпеть, когда исход был предрешен и очевиден. В груди нудилась неимоверная жалость к этой собаке. Но к собаке ли? А, может, к самой себе? На глазах выступили слезы.
Андрей что-то говорил, стоя над нею, но Ева не слышала его. Слова уходили в землю, в вечную тьму. И она, подняв голову, хорошо видела, как они вылетали из его рта, как их подхватывал черный вихрь и втягивал в бездонную воронку. А вместо лица Андрея наблюдала страшный оскал смерти.
Сильная дрожь пробивала Нарлинскую. У нее не было сил смотреть в умирающие глаза собаки. Это было ужасно. Сбивчивым голосом произнесла:
— Зачем?
С трудом разобрав вопрос, Андрей равнодушно ответил:
— Случайно.
Ева продолжала гладить голову собаки, которая уже сделала последние вздохи и испытала последние судороги. Девушке показалось, что она увидела в этот момент, как от тела собаки отделилась ее душа и ушла в бесконечное пространство.
Слезы застилали глаза Евы. Краска с ресниц поплыла по щекам. Но все это уже не имело никакого значения. Андрей взял ее за плечи и насильно оторвал от собаки:
— Что с тобой, красавица моя? Это же обыкновенный пес. Бездомный и безродный!
— У него была своя жизнь! — Ева испуганно смотрела на Андрея сквозь пелену слез.
— Кому нужна его жизнь? — как можно мягче заметил Ватюшков. — Что изменилось оттого, что его не стало? — он достал из кармана носовой платок и промокнул слезы Евы.
Прекратив плакать, она тяжело вздохнула:
— Да, ты, наверное, прав. Ничего не изменилось. Я просто устала. Я очевидно устала. Все в жизни происходит случайно, Андрей. Все мы бездомные и безродные в нашей жизни. Со всеми нами произойдет что-то похожее случайно. Как с этой собакой.
— Ты просто не остыла еще после спектакля! В тебе мучается героиня пьесы! — Ватюшков заботливо прижал ее к себе.
— Возможно, но мне так жалко собаку! — Нарлинская с грустью оглянулась на ее туловище.
— Никогда не жалей о том, что произошло! — Андрей потянул девушку к машине. — Тем более, если этого изменить нельзя! Забудь! У каждого свой конец. У собак — тоже.
Когда подъехали к ее дому, на душе у Евы было уже спокойно и ясно, точно не было случая с собакой. Она опять ощущала себя большой актрисой, способной покорить мир.
Следом к подъезду подкатил автомобиль с охраной. Один из охранников выскочил, быстро подхватил охапку цветов и понес наверх за Андреем и Евой.
Нарлинскую всегда, как ребенка, радовали цветы, особенно, когда их было много. Они давно для нее стали показателем ее популярности. Так хотелось, чтобы все вокруг обожали ее не только как талантливую исполнительницу ролей в спектаклях, но как неотразимую красавицу, на которую приходят в театр полюбоваться.
Если цветов было меньше обычного, то Еве не думалось, что роль сыграна хуже, чем могло быть, она сразу смотрелась в зеркало, и в голову приходило, что она, наверно, становится неинтересной, теряет красоту и внешнюю привлекательность. Это было для нее ужаснее всего.