У Земли на макушке

– Но все это в прошлом, дела я сдал Парамонову, скорее домой… Две девочки у меня. Лидочка выросла ровно вдвое. Когда я уехал из Пскова, ей был год и два месяца, а теперь – два года четыре месяца. Кстати, Лидочкой я назвал младшую в честь тещи, она у меня – прошу не улыбаться! – превосходная женщина. А Марине семь, – мечтательно произнес доктор. – Ждут небось мои цыплятки возвращения блудного папы… Не только я, все наши папы на льдине сильно скучают по детям. Как человек ни занят, а время скучать всегда найдется, даже в самой напряженной работе есть просветы. Особенно в полярную ночь. Вот еще неисчерпаемая тема для исследований. Уходит солнце – и вместе с ним частица тебя самого. И без этой неведомой частицы нарушаются психические процессы: люди становятся замкнутыми, более раздражительными, ухудшается аппетит. Фантасты полагают, что, когда через миллионы лет погаснет солнце, люди уйдут в подземные дворцы. Не знаю, какие блага их там ожидают; быть может, нам и не снится такой комфорт, которым они будут пользоваться, но я предпочитаю наши скромные удобства и солнце. Мне жаль людей, которые никогда его не увидят; наверное, подсознательно они будут ощущать свою неполноценность… У нас в полярную ночь общий тонус понизился, но взрывов не было: работали много, а свободное от вахт время старались проводить вместе. В такие дни лучшее лекарство от хандры – юмор, а за этим лекарством никто не ходил в медпункт. Одна лишь моя научная работа вызвала столько шуток, что их бы хватило на всю жизнь целому поколению конферансье. Как вы знаете, человек в процессе жизнедеятельности затрачивает определенные количества белков, углеводов, воды. Меня интересовало, как протекает водный обмен в организме в условиях полярной ночи. Когда я сказал ребятам, что собираюсь заняться таким исследованием, они дружно пожелали мне успеха. Но когда выяснилось, что в интересах науки каждый из них должен восемь раз вставать в пять утра, выпивать около литра воды, и каждые двадцать минут– восемь раз за утро – отчитываться перед наукой, они взвыли. Тем, кого я будил для определенной процедуры, было не до смеха, зато, отдав науке все, что от них требовалось, они всласть потешались над очередными жертвами. Впрочем, главной жертвой был я, поскольку мне-то пришлось вставать в пять утра сто раз. Доктор прислушался.

– Не пурга ли начинается?

Я подкинул в печку угля и взглянул в окно. Ветер заметно усиливался.

– Только пурги еще не хватало, – доктор покачал головой. – Пурга – это нелетная погода, а нам до зарезу нужна именно летная…

Я посочувствовал, но про себя подумал, что из личных эгоистических соображений неплохо увидеть станцию во время пурги. Словно угадав мои мысли, доктор проворчал:

– Всего насмотритесь… Приходишь, бывало, в кают-компанию на завтрак – многих нет. Вдруг звонок: «Дежурный! Иди нас откапывай!» Это за ночь пурга замела с крышей домик аэрологов. Мой медпункт два раза откапывали, начальника выручали – спасибо телефону! Сильная пурга заметает дом за нес– колько часов. Эх, скорее в Псков! Через год с радостью вернусь на льдину, а сейчас до того хочется на твердь, в семью, в операционную! Не знаю, повыси– лась ли здесь моя медицинская квалификация, но грузчиком, без ложной скром– ности, я стал незаурядным. А ведь руки мои по инструментам истосковались, вам не понять, что такое хирургический зуд… Представьте себе операционную. Пред– ставили?

– Представил. Сам был ассистентом хирурга на рыболовном траулере.

– Отлично, коллега! – воскликнул доктор. – Итак, я вхожу в белом халате. На мне – стерильные перчатки…

В домик вбежал дежурный по лагерю доктор Парамонов.

– Одевайся, эскулап, ты срочно нужен!

– Как врач, разумеется? – с нескрываемой иронией спросил Лукачев, натягивая унты.

– Безусловно. «Аннушка» привезла мешки с углем.

Виктор Васильевич выразительно посмотрел на меня и набросил шубу на могучие плечи.

НА КОМ ЗЕМЛЯ ДЕРЖИТСЯ

Хотя повар Пестов был моим соседом по нарам, поговорить с ним удалось лишь на вторые сутки.

А произошло это так. В поисках кадра киношники основательно промерзли, и по их просьбе я отправился. на кухню добывать кофе.

– До обеда остался час, – проворчал Степан Иванович, яростно размешивая борщ. Я развел руками – нет так нет.

– А вы тоже замерзли? – с подкупающей заботой спросил повар.

Вообще-то говоря, в моей шубе на собачьем меху замерзнуть трудно, но я подумал, что мой утвердительный ответ поставит Степана Ивановича в затруднительное положение.

– До мозга костей, – проникновенно ответил я, подрыгав для убедительности ногой.

Глаза Степана Ивановича блеснули: рыба клюнула.

– Вам-то я в два счета помогу, – заторопился он, – снимите шубку и прокрутите вот это мясо. Тут немного, килограммов десять, не больше. Только-только согреться.