У Земли на макушке

Разумеется, такую просьбу Яша не мог оставить без ответа. И Мокеев узнал, что Санина по возможности оберегают. Например, от скуки: ему разрешено по утрам чистить для камбуза картошку, растапливать печку и пилить снег. Доктор заботливо следит, чтобы Санин как можно больше дышал свежим воздухом – особенно во время погрузочно-разгрузочных работ, а повар сочувственно относится к постоянным жалобам гостя на волчий аппетит.

Так я вновь встретился с друзьями-полярниками острова Врангеля. Эта встреча окончательно убедила меня в том, что могуществу Яши нет предела. Я верил, что, если мне захочется поболтать с английской королевой, через три минуты в эфире прозвучит: «Королева на проводе. Хау ду ю ду? Какого вы мнения о последнем футбольном матче моих подданных?» Да что королева! Этот маг эфира может устроить даже разговор с женой, если дома есть телефон, – когда доктор Лукачев позвонил в Псков своей супруге, та никак не хотела верить, что ее муж находится на льдине в шести тысячах километрах.

Вот так работал на станции полярный радист Яков Баранов. Каждые три часа – днем ли, ночью – он передавал в Центр последние сведения о настроении Арктики. Он не помнит, когда ночью спал, как все люди, – часов шесть-семь, не вставая.

– Даже дома месяца два не могу стать человеком, – жаловался Яша. – Каждые три часа вскакиваю с постели, словно пружина подбрасывает, и шарю руками в поисках рации. Жена смеется и плачет – спать не даю…

Однажды, когда радист антарктической станции «Молодежная» Яков Баранов ухитрился в один день переговорить со всеми континентами, приятель сказал:

– Я бы вашему брату не только не платил за работу, а, наоборот, брал бы деньги с вас. Потому что вы не работаете, а наслаждаетесь, черти эфирные.

И это говорилось человеку, который ел, спал – жил у рации, не отходя от нее.

Хорошо, когда на свете есть такие одержимые!

ИНТЕРВЬЮ НАД БЫВШЕЙ ТРЕЩИНОЙ

Я сижу в домике метеоролога – в том самом, под которым два месяца назад прошла трещина. Сейчас ее не видно, она заделана швом покрепче хирургического, но мысль о том, что внизу все-таки трещина, пусть бывшая, этакой занозой расположилась где-то в районе селезенки. Когда под тобой три с половиной километра холодной воды, от которой тебя отделяет такая ненадежная субстанция, как лед (тоже вода, кстати, один черт), попробуй об этом не думать! «И разверзнулся лед, и в пучину морскую все, что было на нем, без остатка ушло», – вспоминаются ободряющие строки полярного фольклора.

– Значит, трещина… – третий раз спрашиваю я.

– Заросла, нет ее, – напоминает Кизино. – Так, интересующая вас актинометрия занимается изучением прихода и распределения солнечного тепла. Она…

– А не может она вдруг… того?

– Актинометрия?

– Нет, трещина.

– Может, – успокаивает Георгий Иосифович. – Как и во всяком другом месте. В последнее время я уделяю ей много внимания.

– Трещине?

– Актинометрии, – задумчиво говорит Георгий Иосифович. – Если вы еще один раз упомянете о трещине…

– Зачем? – удивляюсь я. – Раз вы говорите, что она заросла, – значит так оно и есть. Кстати, поскольку вы завели разговор о трещине, интересно было бы узнать, какова вероятность ее разрыва на прежнем месте.

– Кто ее знает, – зевнув, отвечает Кизино. – Может, она уже сейчас разошлась. Итак, Арктика получает в летний период тепла не меньше, чем субтропики, и если бы снег не отражал девяноста процентов солнечных лучей, мы бы здесь выращивали виноград.

Сегодня Георгий Иосифович согласился уделить мне два часа времени, и я знакомлюсь с хозяйством метеорологов. На площадке у домика стоят мачты с флюгерам, и на подставках – деревянные ящики, похожие на пчелиные ульи. На первый взгляд – вещи бесхитростные. Зато внутри домик оборудован как научная лаборатория. Со всех сторон он опоясан кабелями, многие из которых скрыты под снегом (через несколько дней, откапывая домик Кизино, я чуть не разрубил один кабель лопатой). Вместе с приборами на площадке мерзнут датчики, которые круглые сутки регистрируют поступление тепла – для изучения теплового баланса Арктики. Добытые сведения датчики великодушно передают регистратору – электронному прибору, который вычерчивает кривые на диаграммной ленте. Эти кривые и позволяют вычислить, сколько тепла поступило за отрезок времени.

Кизино ведет и оперативные наблюдения за погодой, составляет синоптические сводки для института прогнозов – те самые, из-за которых Яша Баранов не может выспаться, – регистрирует силу и направление ветра, влажность, температуру и давление воздуха. И все эти данные можно получить, не выходя из домика, благодаря датчикам – отличное название для этих бескорыстных приборов. Но сообщать человеку о видимости и облачности датчики еще не научились, и это обстоятельство не позволяет метеорологу стать законченным домоседом.

Кизино подвергает материалы первичной обработке и отдает их в распоряжение прогнозистов. Кстати, именно по их рекомендациям выбирается наиболее подходящее время для экспедиций, начала навигации по Северному морскому пути.