У звезд холодные пальцы

Эдэринка в смятении сосредоточилась на мысли, чей хомус мог призвать ее к девочке. Не приблазнилась ли песнь ушам? Отмахнулась от досужих предположений – если и так, что с того! Пожаловалась о непреходящем беспокойстве, разбивая речью привязчивые дурные видения и мысленный говор старух:

– Лунные приступы у Айаны участились. Почти каждую ночь бродит во сне. Встает, открывает дверь и на улицу, а я за ней. Забирается на березу во дворе и начинает разговаривать с кем-то невидимым. И страха никакого не чувствует. Иногда гуляет поверх кустов. Утром ничего не помнит…

– Кудай ломает в ней простого человека, делает гибкого, легкого, – пояснила Третья Хозяйка.

– Силис знает? – спросила Вторая.

– Скрываю от него, – вздохнула Эдэринка горестно. – В первый раз в жизни что-то от него скрываю… Не моя тайна. Вдруг трехликому не понравится.

Села напротив лиственницы ждать, не отрывая от дочери напряженного взора. Опомнившись, поблагодарила Хозяек: не смела держать их дольше. А глаза просили остаться – страшно было одной.

Старухи молча посоветовались о чем-то, и Третья отправила девочке мысленную стрелу. Эдэринка закрыла ладонями рот, подавляя стон: Айана пошевелилась… подняла голову… проснулась! А вместе с нею проснулись двадцатки сегодняшних вопросов и неотложных дел, сулящих удивительные открытия. Жаль только, что волшебный сон при солнечном свете показался не больше, чем сказкой.

Солнце, утро – девочка ахнула: новый день наступил! Свесив голову к земле, увидела мать и почтенных старух. Обрадовалась и одновременно сжалась в стыде.

– Какие новости? – долетел к ним ее вежливый голосок, хрипловатый от сна и смущения.

– Осторожно слезай, – велела матушка невозмутимо.

Бодрая, отлично выспавшаяся Айана цепко заскользила вниз по стволу, уже нисколько не опасаясь свалиться. Эдэринка подхватила дочь, крепко прижала к себе в полубеспамятстве, плача, целуя и обнюхивая, как звериная самка найденного детеныша.

С поздно рухнувшей жалостью девочка обвила шею матери липкими от смолы руками. Зашептала в ухо ласковые сумбурные слова, оглаживая пальцами темные круги под матушкиными глазами, осунувшееся за ночь, постаревшее лицо. И впервые со всей простой правдой донеслись до безмятежной Айаны незатейные открытия-истины, что не для нее одной существует Орто и светит солнце. Что близких людей мало – по пальцам пересчитать, и они уязвимы, как родная долина – беззащитная горсть землицы в мирах. И что матушка, одна-единственная на всю Вселенную, совсем не молода, какой всегда казалась. И даже, наверное, смертна… А она, беспечная, жестокая дочь, не бережет родную, не слушается. Только и делает, что ранит ее, будто нарочно.

Айана обулась, пряча покаянные глаза. Хозяйки обратили к ней суровые лица. Девочка послушно встала перед ними с потупленной головой, ковыряя землю носком торбазка. Эдэринка переводила взволнованный взгляд с дочки на старух, не вмешиваясь в безмолвный разговор. Вот, значит, как – Айана начала понимать мысленный язык горшечниц! Вскоре лицо непоседы жарко заполыхало, так что ринувшиеся было слезы высохли на щеках светлыми промытыми полосками. Почтенные старухи удовлетворенно кивнули, прощаясь с Эдэринкой. Повернулись как по команде и зашагали в ногу к своему колку.

Эдэринка шла за дочерью, шатаясь от усталости. Не ругала девочку. Не стала говорить, как искала ее всю долгую ночь, целую вечность… Должно быть, уже сказано Айане все, что нужно.

Они были почти уже дома, когда воздух потемнел и надулся тугой прохладой. С запада наползала, быстро увеличиваясь и нагоняя ветер, огромная туча.

* * *

Отвесные пласты дождя грузно пали на землю. Девушки босиком побежали из коровников к юртам с доильными ведрами, оскальзываясь и хохоча. «Ждали-звали меня, а как пришел – норовят спрятаться», – обидчиво думал ливень, вскипая бурунчиками пены в звонких ручьях. Но долго обижаться ему было некогда.

Земля тужилась, бродя и истекая родильными водами. Каждая ямка, расщелина, промоина, каждая щербина наполнились до краев. Влажная земная плоть, познавшая любовь неба и материнскую суть, торопилась явить миру юную жизнь. Повсюду взрастали нежные младенцы новых побегов. Все кругом двигалось, дрожало, поднималось на цыпочки, тянуло ладони кверху и дышало обновленным воздухом. В чашах цветов, пища от удовольствия, плескались Эреке-джереке. Длинные капли падали с листьев сыто и тяжко, как молоко с туесов. Жилки древесных волокон расправлялись, набухая смолистой кровью – ключами рода.

Ночи и дни сменялись то ливнем, то солнцем, отраженным в росах бесчисленными крохотными солнцами. Великий лес пел множеством птичьих горлышек. Таежный дух Бай-Байанай, счастливый радостями зеленых, шерстистых, пернатых питомцев, торжественно объезжал на великанском олене воспрянувшие владения.