У звезд холодные пальцы

Мальчик вжал голову в плечи. Сейчас разъяренная орлица клюнет в затылок! Не успела – скользнул в гущу корней, усыпался сухою землей. Может, не достанет… Пот мгновенно охладился, знобкими змейками пополз по лопаткам, вспучив мурашками кожу. Одно хорошо: кровь в носу замедлилась, будто свернулась от страха. Покапала и перестала течь. Атын поморгал пыльными ресницами, удивился – мелькнувшее крыло было совершенно черным. Погодя, подумал: если смотреть против солнца, и светлое покажется темным.

Мощная ветвь раскачивалась, защищая от нападения. Наверное, Болот нарочно ее ворочал, чтобы орлица не могла подлететь. Снова близко метнулось черное крыло. Птица вдруг едва ли не в ухо каркнула: «Каг-р, кар-ра, кар-р!»

Ох, да это ж ворона! Противница орлов, охотница за мертвечиной! Что почуяла, мерзкая?

Кинутый в падальщицу ком земли попал ей в хвост. Ворона отлетела, суматошно кружась. Но было уже не до нее: ноги не удержали движения, предательски подогнулись и потеряли опору. Мальчик невольно ухватился за ветвь… и вынесся в воздух! Повис над расщелиной на сосновой лапине, мотаясь и в кровь расшибая о камень локти и колени.

– Держись! – отчаянно прокричал Болот.

Ветвь затрещала. Наверное, перетерлась на изломе плиты…

– Ногами в скалу упирайся! – надсаживался Болот, да разве поможешь криком? Ветвь не вытерпела усилия, обломилась с треском… Атын полетел вниз, осыпаемый градом мелкого сыпуна.

…Вокруг возвышались стены из плетеных сучьев. Ослепительный луч сверкнул рядом. Атын поднял дрожащую руку, подвинул к лучу. Тот оказался твердым и едва поместился в ладонь. Откуда-то всплыл далекий певучий голос: «…все так же горит самоцвет влекущим огнем, и лишь горный знает орел…» Мальчик прижал твердый луч к груди и погрузился в темень.

Домм шестого вечера. Трижды сгинешь и трижды воскреснешь

Зачем он забрался в погреб? Сам не помнил. Надумал, спасаясь от жары, посидеть на ступеньке в прохладном притворе и нечаянно задремал? А когда проснулся, не смог открыть дверь. Ее приперли палкой снаружи.

Атын покричал немного. Человеческий голос под землею звучал глухо и страшно. Никто не откликнулся. Илинэ, наверное, куда-то убежала, а матушка Лахса думает, что он с сестрой. Придется ждать вечерней дойки, когда в погреб принесут свежее молоко.

Глаза не видели в темноте. Да и на что смотреть? Атын прекрасно знал, что на полках стоят берестяные ведра с молоком, бадьи с таром и горшок со сливками. За второй дверью на мерзлом глиняном полу лежит завернутый в бересту кусок конского мяса. Больше здесь ничего не было, кроме мглы, холода и страха. И еще – одиночества.

– Я не одинок, – прошептал мальчик трясущимися губами. – Со мною ты, Идущий впереди. Брат мой.

Перед глазами, словно следы огненных пальцев, плыли красные круги. Сдвинув колени, Атын пригнул голову, чтобы как можно дольше сохранить тепло. Обеими ладонями крест-накрест прикрыл близнеца.

…Неприятности начались с пряморогого лося, нарисованного на валуне. Дьоллох тогда велел стереть рисунок. Атын повиновался и решил никогда больше не изображать существ, имеющих души. Но потом увидел краски в пещере Скалы Удаганки и не сумел перебороть искушения. Краски, он сразу понял, оставила Илинэ. Белая кобылица из ее сна получилась как живая… Не навлек ли Атын строптивостью немилость богов?

Становилось все холоднее. Зябкая стынь медленно текла от кончиков пальцев ног вверх, в колени и живот. Только хотел Атын хорошенько размяться, как вдруг почудилось, что кошель под ладонями шевелится. Вскрикнув, мальчик в ужасе откинул руки с груди. Скользкий холодок пробежал по телу лягушачьими лапками, промозглой стужей просквозил к ногам. До изощренного боязнью слуха донеслись тихий оклик и звенящий смех. Кто-то позвал по имени. Странные звуки шли из-за двери в погреб, где никого не было. Не мог же говорить и смеяться кусок мяса, завернутый в бересту!

Сбрасывая слуховую блажь, Атын помотал головой. Прислушался: все было тихо. Крепко потер виски пальцами. Что с ним такое? Будто корова лягнула копытом по лбу!

Однако это была не блажь.

– Атын, – повторил шаловливый голос из глубины погреба. – Аты-ын!

Мальчик не решился дотронуться до кошеля, догадываясь, что в нем пусто. А голос звал…

Сердясь на себя, Атын вдохнул в грудь побольше воздуха, встал и толкнул внутреннюю дверь.

В прошитом инеем углу лежал пристывший к полу берестяной сверток с конским мясом. Больше ничего и никого. Мальчик ткнул сверток ногой и вдруг сообразил, что тьма отступила. В застоялом, пахнущем сырой глиной воздухе сквозил слабый серебристый свет. Атын с силой ущипнул себя за руку и не почувствовал боли. Тело теперь не ощущало и холода.

Сон, морок? Или… смерть?

– Где ты? – С вспыхнувшей радостью Атын отметил, что голос его ровен и невозмутим.

– Вот он – я! – весело ответил тот, кто выступил из-за откинутой двери.