У звезд холодные пальцы

Что корчит из себя этот рыжий? Хвастает, разговаривает снисходительно, вещи с ходу раздаривает. Ишь, какой щедрый! И Илинэ хороша – сразу согласилась взять старый лук. Он, поди, уже никуда не годен… А попроси Атына, и он бы дал свой пострелять.

Болот разглядывал утес с орлиным гнездом.

– Смотрите, сосна сломалась.

– Только что заметил?

– Спорим, заберусь туда? – прищурился рыжий.

– Как будто я не смогу! – усмехнулся Атын задиристо.

– А если орлы вернутся? – испугалась Илинэ. Но разве мальчишек удержишь! Поскакали к подножию ретиво, будто не скала вздымалась перед ними, а песчаная горушка.

– Чур, я с правой стороны полезу, ты – с левой! – крикнул Болот.

– Мне все равно, – отозвался Атын.

Обгорелые рога сосновой кроны упирались в небо в каких-то трех двадцатках шагов вверх. Но легкий подъем по покатому подножию кончился, и обнаружилась огромная разница между шагами по ровной земле и по отвесной горе. Атын медленно пополз на крутую грудь скалы с выступа на выступ. Подтягиваясь, цеплялся за щербатые пластины дрожащими в натуге пальцами. Проверял следующую ступень босой ногой на крепость, становился на нее и, передохнув, карабкался дальше. Гулкий сердечный ток подступал к горлу, учащенное дыхание превратилось в прерывистые толчки. В гудящей от напряжения голове прокручивались обрывки мыслей. Болот, должно, уже забрался на вершину, смеется теперь над ним… А Илинэ? Досадует на брата, жалеет? Или собралась уйти? Не взойдешь – назовут трусом…

Безжалостное солнце опаляло затылок и спину, залитую струйками пота. Выпячивая нижнюю губу, Атын безуспешно пытался сдуть с бровей едкие капли. Они затекали в глаза, щекотались в носу. Повеял бы хоть малый ветерок, высушил мокрый лоб! Ведь не то что рукой, но и плечом не вытереть лицо. Покачнешься и канешь вниз, куда и одним глазком глянуть страшно… А вдруг впрямь орлы прилетят? Тогда вовсе несдобровать. Сбросят со скалы и еще в воздухе начнут рвать тело острыми клювами. Говорят, орлы кормят птенцов самым мягким мясом. Слеток полакомится свежей печенью. Внутренности Атына превратятся в силу крыльев орленка, в его верный полет…

Кошель с Идущим впереди прижался к горячему камню.

– Помоги, брат!

Вспомнилось, как чужеземец с белыми глазами винил в людоедстве. Белоглазый был прав. Атын, как хищный беркут, съел свежую печень брата… его плоть и Сюр, и все еще смеет просить о чем-то для себя!

Скользкие от пота руки затрясло сильнее, но тут посчастливилось нащупать ногой прочный выступ. За ним темнело довольно просторное углубление, усыпанное птичьим пометом. Если добраться до этой выемки, можно лечь в нее боком. Не двойник ли помог?

Пристроившись, Атын наконец-то отдышался и обтер лицо. В глазах посветлело. Скосил их книзу – Илинэ стоит со сложенными в мольбе ладонями. Крикнула что-то, не расслышал из-за грохочущей в ушах крови… Двигаться не хотелось. Лежать бы так и лежать. Пришла трусливая мысль: сестра сбегает за взрослыми и кто-нибудь снимет его отсюда. А то ведь самому не слезть.

Нет, надо ползти вперед. То есть вверх. Другого пути нет. А там, на вершине, они с Болотом что-нибудь придумают.

Руки немного отдохнули. Гудят в запястьях, но почти уже не дрожат. До края спасительной расщелины с вздыбленными корнями осталось немного. Атын рассчитал путь: ступить на узкую пластину, потом в выбоину, втиснуться в продольную скважину-ветреницу, и рукой подать до корней. Только бы не сорваться, а главное – заставить себя выбраться из выемки и продвигаться дальше, назло усталости. Вопреки ручьям пота, что щиплют и ослепляют глаза.

Изловчился подняться. Нога встала на каленую солнцем пластину. Каждое движение – новая саднящая боль в ободранных ногтях и ладонях. И новая радость: шаг жизни. Трудно шагать живому в небо.

У скважины оказались режущие кромки. Кожа на боках засаднила, но удалось впихнуться – будто законопатил собою дыру. Выглянул осторожно. Совсем рядом кривилась на смещенной плите сосна. Были видны расколотый ствол, обугленные ветки и черная хвоя в том месте, куда ударила молния. В расщепе плотная древесина, высушенная неимоверным жаром, блестела, как старая изжелтевшая кость, а обе косматые маковки продолжали неистово зеленеть поверх обгорелых ветвей.

Трудолюбивые корни год за годом перемалывали каменистую почву, разбивая слои камня. Дерево, выросшее здесь, любило свой утес и любило жизнь. Держалось, обхватив волосатыми корнями скалистую глыбу с жалким клочком дерна. Потому сосна и не рухнула, когда молния ее убивала, что изо всех сил вцепилась в матушку-землю. Выворотила вместе с дерном каменную плиту величиною со стол.

Атын схватился за нижний клок живых и удивительно крепких корней, подтянулся к расщелине. Влез в нее, и вовремя. Носом хлынула кровь, колени заходили ходуном.

– Держись! – крикнул Болот сверху. – Ногами о скалу упирайся. Сейчас тебя вытащу!

За накренившейся плитой Болота не было видно. Сбоку начала спускаться толстая сосновая лапа. Атын промокнул нос подолом, потянулся к ветви… И тут послышался шум крыльев!