Чтобы увести вас подальше от тоски, мама, расскажу вам о своем бытие. Живу обычно, соседи очень приличные и дружелюбные люди. Однокурсники мои ни в коем разе не отстают по подобным параметрам от моих соседей, и, опять же, я очень счастлив, что все сложилось именно так. Я очень сильно преобразился. Уверен, что встретив меня на улице, вы, дорогая матушка, вряд ли бы меня узнали. Я приобрел себе новых друзей, совершенно изменились мои вкусы, и, вы спросите меня: как же это так? Ведь прошло всего-лишь пару дней. А вот так, мама! Возможно, я лишь раскрываю свои крылья, и перья на них лишь начинают вырезаться…»
Вдруг, неожиданно для самого себя, он отставил письмо, что писал с такой страстью и болью в душе, и, перечеркнув все вышеизложенное, начал заново:
«Дорогая матушка!
Нет сил тебе больше врать. Завтра я умру. Нет, дорогая мама, даже не думай волноваться о этом. Каждый из нас идет свой путь, и, коли я оставляю свой так рано, так значит лишь то, что я имею право совершить что-то великое. Дорогая мама, пусть ты не узнаешь, что случилось, и почему я тебя оставляю, я бы возжелал, чтобы ты верила в величественность моего поступка, и только твоя вера сможет согревать мою душу, где бы она не оказалась.
Мама, пусть это письмо и станет моим завещанием. Пожалуйста, не пугайся от того, что будет приписано далее, и никогда никому о этом не распространяйся, но используй в строжайшей тайне ради себя и сестры моей Алисы.
Завещаю в твое полное распоряжение двадцать миллионов долларов, десять из которых выражены в золоте, а остальные – в государственных ассигнациях в десять процентов годовых. Зарыты они в двух ящиках, – один ты найдешь на заброшенной автобазе напротив моего университета, в первом доме справа от входа на втором этаже, а второй в государственном центральном банке в ячейке номером 322.
P.S. Возможно после моей смерти на пороге вашего дома окажется одна очень одиозная и визионерская личность. Прошу вас, не отвергайте ее, ведь она станет вашим величайшим покровителем.
Всегда ваш,
покорный слуга и верный сын,
Владимир».
Отпрянув от письменного стола, и вновь побледнев, он принялся перечитывать собственный некролог. В этот момент его глаза озарили слезы, а разум, что предрекал столь непривлекательное для его родных будущее, был омрачен печалью. Он был в ненависти, но ненавидел он только самого себя. Наконец, достав двойной конверт и печать из подстольного ящика, он для надежности запечатал конверт в два раза, и, подписав его, положил на стол.
Теперь же, нисколько не медля, и, не раздеваясь, он улегся на кровать, и вскоре заснув, нисколько не мучаемый мыслями, которые он уже преодолел, но охваченный полным покоем.
Взглянув на него со стороны, никто бы не поверил, что на следующий день этот молодой человек будет мертв.
Глава третья, или вторая встреча первого знакомства
Хотя вокруг и стоял всеобщий гул и гомон, Володя не слышал ничего помимо звука собственных шагов и пения птиц. Он шел посреди своих будущих одногруппников, увлеченно знакомящихся друг с другом и обсуждающих различные темы, пока сам донимался неуловимой для него мыслью. Кирилл и Семен, казалось бы, потеряв к нему интерес, уже отошли познавать новых людей, а остальные новоиспеченные абитуриенты пока не стремились подавать руку новому человеку не разобравшись чью он пожал до этого.
В таком внутреннем затишье он, следуя направлению толпы, и дошел до корпуса своего будущего университета. Коробочное здание, прямоугольно удлиненное в ширину, и, посередине которого имело пандус и крыльцо, – что служило входом внутрь, —приветственно встречало своих новых гостей, и, казалось бы, в величавой задумчивости спрашивая себя, надолго ли они задержатся в его обители. Именно здесь дороги студентов лежали в различных направлениях.
Формально учебный день был закончен, и те абитуриенты, что жили внутри города, устремившись назад, возвращались в свое обиталище, когда те, что были подобны Володе, приехали извне, должны были заселиться в общежитие. Быстро среагировав и уточнив у первого попавшегося студента, и, – как ни странно – не русской национальности, ему указали на выплюснутое в высоту здание параллельно институту. Взглянув на него, Володя вздохнул. Да, право. что можно ожидать от общежития среднеуровневого института? Никаких великих явлений. Хотя и его сердце строило высоких надежд на его структуру, он, находясь в эмпирической экзальтации и кураже от сегодняшнего дня надеялся, что и будущие его события поддержат его настрой.
Общежитие, или, вернее, старинное здание с облезающей краской, и, казалось бы, настолько непритязательным внешним видом, что, кажется, в один момент оно готово просто рухнуть, но, вопреки любому року и судьбе стоит и стоит, служило студентам верой и правдой. Зайдя в него, Владимир убедился, что за внутренним убранством здания руководство следило больше, чем внешним.
Войдя внутрь, его мгновенно окликнула консьержка, – седая старушка, снаряженная в специальную униформу, и, подсказав комнату коменданта, отправила к нему.