Убегать непросто

Мы свернули к китайской беседке, возле которой во фривольных позах фотографировались офицеры. Они были совсем юные, моложе даже нас с Зиной и, верно, совсем недавно вступили в военные ряды. Обогнув их, мы прошли внутрь беседки, расположившись в прохладе на новой, только выструганной лавке, пахнущей смолой. Жену мою обмануть сложно, если она вошла в настроение, и она продолжила:

– Посмотри на этих мальчишек. Что заставило их надеть мундиры, взять в руки сабли и биться против бывших своих товарищей? Почему было не обняться братски и не пойти вместе в светлое будущее? Человек волен делать выбор, и почему-то выбирает он не мирную сторону. Эти мальчишки смотрят в завтрашний день с радостью, представляя себе, как выведут Россию на путь светлого будущего, а потом пошагают сами по этому пути к самой своей старости. Но что будет с ними уже через час? Встретят они врага да живьем упадут в братскую могилу? И за что? За убеждения? А что такое «убеждения»?

Я почувствовал холодок в желудке. Откуда она могла знать о вчерашней акции? Кажется, ее не афишировали. Да и закопали-то так, ублюдков, царских прихвостней.

– Зина, коса моя золотая, оставь мысли черные, что за напасть на тебя? Может, хочешь мороженого? – сглотнув соленый ком, припустил я в голос веселья, – или сырость беседки пакостей тебе навеяла? Пойдем отсюда!

Она посмотрела на меня, словно вернулась из далекого путешествия, и не очнулась еще толком.

– Находит иногда, Илюша, на меня сомненье. А сейчас и вовсе бояться стану. Все-таки под сердцем ноша… Но ты не слушай, не слушай меня. Счастье вечно, только если ты пожелаешь, если в него поверишь. Это я вчера Островского начиталась…

Глава 11

В этот раз сознание вернулось почти сразу. Она лежала на заднем сиденье машины, руки и ноги затекли окончательно. Сколько прошло дней, как она здесь? Два, три? Месяц? В голове стоял молочный туман, видимо, от лекарств, что в нее вливали. Приходил в темноте один невысокий, ставил шприц, и она переставала соображать. Она даже не всегда понимала, что он приходит, не успевала очухиваться. За ним, кажется, приходила женщина, мыла ее, переодевала, надевала памперс, и снова темнота, в которую она проваливалась. Приподняв голову, она увидела, темную перегородку. Переднего сиденья видно не было. Кричать смысла нет, видеть ее не хотят. Стекла тоже были черными, интересно, как они обошли новый закон о тонировке? Волосы лезли в рот, и она несколько раз тряхнула головой. Сиделка хорошо выполняла свою работу – голова пахла арбузным шампунем. Двигались они быстро, это ощущалось по сильной тряске, но вообще у машины был мягкий ход. Страстно хотелось пить и еще было щекотно в носу. Ну и в глупой же она ситуации! Алиса рассмеялась.

Это был их с Мариной старый способ прогнать страх – громко-громко рассмеяться. Где – то через год после смерти родителей к ним пришли партнеры хозяев того клуба и предложили большие деньги за молчание. Им предлагали забыть о том, что родители умерли, предлагали забыть, почему. Марина их тогда выставила из дома. «Сегодня я смолчу, а завтра вы откроете еще один такой клуб. Достаточно смертей!» Был там у них один такой, у него глаз все время к носу тянулся, отчего выглядел он шакалом, так вот он Марине подмигнул этим глазом, мол, будут тебе еще смерти, если не заткнешься. Алису холод пробрал, она уже кивнуть была готова, согласиться. Но Марина схватила веник и крикнула: «а мы, баб яга, тебя не боимся! Мы сами кого хочешь испугаем!». И рассмеялась громко-громко. Головорезы ошалели, и этот, интеллигентик в тоненьких очках тоже оторопел. Они и подозревать не могли, что яркая красотка с внешностью молодой Джоли неожиданно русский фольклор декламировать начнет. Да, сестра у нее смелая. Она бы вряд ли в такую передрягу вляпалась, а уж если бы вляпалась, то нашла бы выход…