И очень не хотелось нам получить водителем на смену Борю Сорок-кэмэ. У него и фамилия была какая-то, но все его знали именно под этим прозвищем. Любая машина под его управлением быстрее сорока километров в час не ездила. Хоть наводнение, хоть атомный взрыв, хоть преступника догнать. А еще он был патологически труслив и никогда не выходил из машины для помощи товарищам, что бы на его глазах ни происходило. Оно, конечно, так, именно милиционер-водитель отвечает за машину, но взаимовыручка – дело святое.
Ходила молва, что как-то на одном из выездов Боря совсем потерял свое лицо и уронил лицо всей милиции. Наряд ушел по адресу вызова, а он заперся в машине и сидел как мышка, пока какие-то пьяные личности глумились над ним, поносили его всяческими нехорошими словами, а в финале демонстративно справили нужду на его многострадальный и ни в чем не повинный автомобиль. Спас Борю только возвратившийся наряд, отогнавший хулиганов.
Сегодня моим напарником был Игорь Бурмистров, лейтенант, служивший в милиции уже лет пять. Значит, он по праву старшинства будет восседать рядом с водителем в относительном комфорте, а мне суждено трястись и подпрыгивать на жесткой продольной скамейке, рискуя наварить себе шишку на макушке от нечаянной встречи с крышей. Но я не роптал, могли ведь подать из автохозяйства и вообще «линейку». Там все еще страшнее и хуже.
«Линейка» – это такая машина с кунгом на базе ГАЗ-51, совсем как в «Операции „Ы“». У той «линейки», что обычно выделялась нашему отделению, переговорное устройство между кузовом и кабиной отсутствовало напрочь. Подать сигнал можно было, только грохоча кулаком в стену. В кузове ни одного окна, свет обеспечивает одна утлая лампочка в плафоне на потолке. И хроническая вонь мочи, алкогольных отрыжек и целого букета еще каких-то аналогичных ароматов, совсем как в вокзальном клозете. После поездок в таком «комфорте» (а второму сотруднику приходилось путешествовать именно в кузове) к приличным людям заходить было просто неловко.
Поэтому, заступая в наряд, я подумал, что ГАЗ-69, в котором нам предстояло провести ближайшие восемь-девять (как получится) часов, не такой уж плохой автомобиль. Начало смены с шестнадцати часов. Машина с рацией, в которую почти ничего не слышно. Зато сегодня у нас на смене Валюшка, и это хорошо. Защитит, если что, своих коллег.
И вот первый вызов. Мы как раз заправляемся. Десять литров на смену, и езди как угодно: хоть ты на машине, хоть машина на тебе. Сквозь хрипы и шумы рация невнятно сообщает, что на Бардина в подъезде от каких-то алкашей совсем житья нет. Приезжаем. На подоконнике на газетке соленая рыбешка, называется «на рупь сто голов», рассол разлит по подоконнику, течет на пол, «огнетушители» из-под бормотухи. На полу подозрительно сыро. Наплевано, накурено, чинарики кругом.
Клиента два. Один еще кое-как мотыляется, второй уже обрел покой на полу – не в смысле «почил в бозе», а так, временно. Ходячего шугнули, заставили убрать все за собой, рассовав по карманам «пожитки», включая селедку. Не сопротивлялся, и вообще видно, что человек рабочий, только залп из огнетушителей сильно повредил мозги. Определенно, третий пузырь уже был лишним. Пусть шлепает домой, авось и дойдет.
Второго придется брать. Поднимать с грязного пола пьяного, да еще и вонючего мужика не хочется. И даже вдвоем это сделать сложно. Пришлось припахать его собутыльника, пока тот не успел далеко уйти. Мужик что-то промямлил: дескать, а чего это я стану мильтонам помогать? Но, осознав, что и его могут отвезти в вытрезвитель, присоединился.
Вообще-то здесь работа медвытрезвителя, но у тех вечно нет транспорта. Единственная в эту смену машина то ли на вызове, то ли сломалась, то ли и то и другое вместе. Пока тащили клиента до машины, опять мечтал о спецодежде для таких случаев.
Пока ехали, вспоминал: а где же у нас вытрезвитель? Так вот же он – на Советском проспекте, что до революции именовали Воскресенским в честь одноименного собора, в прямой видимости от церкви. Это потом ее будут называть то храмом, то Воскресенским собором, а пока в безбожном Советском Союзе это была просто церковь. И пусть купола снесены еще в тридцатые годы (восстановят в конце восьмидесятых), но церковь действующая. К слову, Воскресенский собор был построен еще в те времена, когда города Череповца не было, а на его месте имелись монастырь и три села. От Воскресенского монастыря нынче остался только один собор, а было два. А еще и стены, и хозяйственные постройки.
Во время войны в Воскресенском соборе была размещена мастерская по ремонту авиадвигателей истребительного полка, а внутри храма оборудованы подъемные краны. В конце войны, когда государство смягчило свое отношение и к религии, и к храмам, собор вернули прихожанам.