Убей меня нежно

Последующие дни превратились в череду обеденных перерывов, ранних вечеров, была одна целая ночь, когда Джейк уехал на конференцию, череду занятий любовью и еды, которую легко купить и просто есть: хлеб, фрукты, сыр, помидоры, вино. А я лгала, лгала, лгала, как никогда в жизни, – Джейку, друзьям, коллегам по работе… Я была вынуждена придумать целую серию параллельных миров встреч, совещаний и визитов, под прикрытием которых шла тайная жизнь с Адамом. Требовались неимоверные усилия, чтобы поддерживать состоятельность обмана, помнить, кому и что я наговорила. Поможет ли при защите то обстоятельство, что я была одурманена чем-то, что сама едва понимала?

Как-то раз Адам оделся, чтобы пойти купить что-нибудь поесть. Когда его ботинки простучали по лестнице, я завернулась в одеяло, подошла к окну и стала смотреть, как он пересекает улицу, обегая машины, и направляется к рынку на Бервик-стрит. После того как он скрылся из виду, я стала рассматривать других людей, которые шли по улице, куда-то спешили или неспешно брели, заглядывая в окна. Как они могут жить без страсти, которую чувствую я? Как они могут думать, что важно добраться на работу, спланировать отпуск или что-то купить, когда значение в жизни имеет только то, что чувствую я?

Все в моей жизни, что находилось за стенами этой комнаты в Сохо, казалось малозначительным. Работа была шарадой, которую я загадывала коллегам. Я была живым воплощением амбициозного администратора. Я по-прежнему помнила о друзьях, просто мне не хотелось их видеть. Собственный дом казался офисом или прачечной, где я появлялась время от времени, чтобы выполнить свои обязанности. И Джейк. Джейк. С этим обстояло неважно. Я ощущала себя человеком, который едет на потерявшем управление поезде. Где-то впереди, через милю или через пять тысяч миль, находится конечная станция, но на какое-то время все, что я чувствовала, сосредоточилось в самом процессе лихорадочной гонки. Адам появился из-за угла. Он посмотрел на окно и увидел меня. Он не улыбнулся и не помахал рукой, но ускорил шаги. Я была его магнитом, его собственностью.

* * *

Когда мы закончили есть, я слизнула с его пальцев мякоть помидора.

– Знаешь, что мне нравится в тебе?

– Что?

– Во-первых… Все остальные знакомые облачены в своего рода униформу и носят вещи, которые к ней прилагаются: ключи, кошельки, кредитные карточки. Ты же словно только что свалился голый с другой планеты, нашел какую-то одежду и просто натянул ее на себя.

– Хочешь, чтобы я оделся?

– Нет, но…

– Но что?

– Когда ты только что шел по улице, я наблюдала за тобой. И главным образом думала о том, что все это великолепно.

– Правильно, – сказал Адам.

– Да, но, мне кажется, была еще одна тайная мысль – что однажды нам придется пойти туда, в мир. Я имею в виду, нам обоим придется, так или иначе. Встречаться с людьми, что-то делать, ну, ты понимаешь. – Когда я произносила эти слова, они звучали как-то странно, словно я говорила об Адаме и Еве, которых изгоняют из райского сада. Я встревожилась. – Все, конечно, зависит от того, что ты хочешь.

Адам нахмурился:

– Я хочу тебя.

– Да, – сказала я, сама не понимая, что означает это «да».

Мы долго молчали, потом я сказала:

– Ты так мало знаешь обо мне, а я так мало знаю о тебе. Мы принадлежим разным мирам.

Адам пожал плечами. Он не считал, что это хоть что-то значит; ни мои обстоятельства, ни моя работа, ни мои друзья, ни мои политические взгляды, ни мои нравственные устои, ни мое прошлое – ничто не имело значения. Он признавал лишь некую Элис-сущность. В моей другой жизни я бы с пеной у рта спорила с ним по поводу его мистического восприятия абсолютной любви, так как я всегда считала, что любовь – это биологическая категория, связанная с дарвинизмом, что она прагматична, случайна, требует усилий, что она хрупкая. Теперь же, одурманенная и безразличная, я уже не могла вспомнить, во что верила, и словно вернулась к детскому восприятию любви как чего-то такого, что спасает от реального мира. Поэтому теперь я лишь сказала:

– Не могу в это поверить. Я имею в виду, что даже не знаю, о чем тебя спросить.

Адам погладил меня по голове, от чего я вся задрожала.

– А зачем меня о чем-то спрашивать? – сказал он.

– Разве тебе не хочется узнать обо мне? Не хочется узнать, чем именно я занимаюсь на работе?

– Расскажи мне, чем именно ты занимаешься на работе.

– На самом деле ты не хочешь этого знать.

– Хочу. Если ты считаешь, что то, что ты делаешь, – важно, тогда хочу.

– Я тебе уже говорила, что работаю в крупной фармакологической компании. В прошлом году меня прикомандировали к группе, которая разрабатывает новую модель внутриматочного устройства. Вот.

– Ты не рассказала о себе, – возразил Адам. – Ты разрабатываешь это устройство?

– Нет.

– Занимаешься научными исследованиями?

– Нет.

– Занимаешься сбытом?

– Нет.

– Ну так какого же черта ты делаешь?

Я рассмеялась:

– Это напоминает мне урок в воскресной школе, куда я ходила в детстве. Я поднимаю руку и говорю, что знаю, что Отец – это Бог, что Сын – это Иисус, а чем же занят Святой Дух?

– И что сказал учитель?