А запах! Запах был таким, что голова закружилась, а тело, будто получив право действовать помимо моей воли, запасало этот запах впрок. Обратил внимание на то, что грудь моя раздувалась – я делал глубокие вдохи. Пил, и не мог напиться. Этот аромат останется в моей памяти навсегда, пусть даже почувствовал его во сне, и никогда не буду ощущать наяву. Терпкий, солёный запах воды смешивался с чем-то сладковатым, невесомо нежным, и в то же время одурманивающим. Азалии – услужливо подсказала мне глубинная память – так пахнут азалии, когда только-только начинают распускаться.
Оглянулся, не сомневаясь в том, что увижу усыпанные цветами деревья, но был жестоко разочарован. За моей спиной расположилась грязная деревушка, затянутая дымом костров. Словно картинка другого сна, деревушка ни как не сочеталась с бирюзовым морем, она просто не могла находиться на этом берегу.
Пожал плечами и подумал, что довольно часто уродство, самое отвратительное уродство, соседствует с гармонией и покоем идеальной красоты. И тут же подумалось, что в таком вот месте красота начинает восприниматься как что-то безобразное. Уродство поглощает, марает своими правилами, искажает собственным видением – и вот уже красота становится в таком вот месте персоной нон грата. Конечно, красота в моём понимании.
Снова посмотрел на море. Оно стало чёрным. Небо изменилось, потемнело тучами, обещая бурю. И вода – пока ещё почти спокойная, приготовилась к этой буре.
Я мог проснуться в любую минуту, но не хотел этого. Обычно мне сны не снятся, просто проваливаюсь в темноту, и всё. Закрыл глаза – и тут же открыл их. Первое мгновенье помню, что мне что-то снилось, но только первое мгновенье, потом сон стирается, остаётся только ощущение лёгкости отдохнувшего тела и ума. А вот ощущение восьми часов сна выпадало из времени. Хороший, здоровый сон человека, у которого совесть спокойна.