Убежище

— Вы же не думаете, — с горечью продолжал Вандергрифт, — что мы в состоянии обеспечивать все наши экономические нужды для поддержания развития науки? Пластмассы у нас в изобилии. Мы производим ее из древесины, которая есть повсюду. Мы отыскиваем среди руин наших бывших городов металл, и у нас есть собственные рудники. Но нам все равно не хватает определенных металлов, особенно с тех пор, как остался только воздушный вид транспорта. И где, по-вашему, мы берем эти металлы? Вот именно.

Он замолчал и продолжил трапезу. Однако, Полу нужно было больше информации. Выждав приличествующую паузу, он тихо спросил:

— Теперь я знаю, зачем им патрули, но по-прежнему не знаю, как они действуют.

Старый математик взглянул раздраженно.

— Конечно. Если б они отправляли свои корабли вокруг земли по заранее установленному графику, то получили бы что? Да ничего. Основная масса людей оставалась бы в одном месте, а научно-исследовательские работники переезжали бы раз или два в десятилетие. Во избежание подобного, подиане ввели в патрулирование элемент случайности.

— Значит, это была идея Холла, что от этих патрулей все равно можно ускользать при применении должных математических расчетов, — неуверенно заметила Лура.

— Неверно, — огрызнулся Вандергрифт. — То была идея Штейнберга. Холл просто хотел ускользать от них любым возможным способом. Эти двое работали вместе, и Холл писал об их работе. Это старая история. Человек, который популяризирует теорию, приписывает себе честь ее создания. Но не поймите меня неправильно: Штейнберг был полностью согласен с тем, что делал Холл.

— Вот что мне хотелось бы знать, — настаивал Пол. — Над чем Холл работал?

— Кто знает? — сардонически ответил математик. — Он был достаточно велик, чтобы сказать нам, что мы должны делать. Он говорил: если б у нас был мелкий враг, за десять лет мы могли бы изобрести что-нибудь, чтобы победить его. Более крупный враг мог бы потребовать двадцать лет непрерывной работы. Но враг, который контролирует большую часть галактики, враг, который в любой момент может уничтожить не только Землю, но и всю солнечную систему, если сочтет это необходимым, такой враг может потребовать тысячелетнего труда.

— Но что сам делал, он не говорил. Единственное, что я знаю, это что он любил цитировать одного старого биолога, которого, полагаю, звали Холт: «Наследственность — это развитие оплодотворенного яйца в утробе». — Седовласый патриарх замолчал и огляделся.

Пол покачал головой.

— Давайте оставим биологию. Это не моя область. Что насчет электронных устройств, над которыми он предположительно работал?

Вандергрифт хмыкнул.

— Никто не знает. Ничего не нашли.

— Его дети забрали их и отдали подианам, — мстительно заявила Лура.

— У тебя навязчивая идея по поводу его детей, — ответил дядя. — Я лично разговаривал с одним стариком, который последним видел детей Холла и Штейнберга. Их родители только что умерли, и они были на пути к тому месту, где в конце концов поселились. Их было четверо: двое Штейбергов и двое Холлов. Самому старшему восемнадцать, а самому младшему двенадцать. Кроме одежды, что была на них, они имели с собой только маленький ручной пистолет, несколько платьев их матерей и тюфяки, на которых они спали, когда были поменьше.

— Это доказывает, что они не взяли их. Но они вполне могли их уничтожить, — не унималась Лура.

Вандергрифт печально улыбнулся.

— Возможно, они уничтожили устройства, я не знаю. Но в любом случае нет смысла винить их за это. Я скажу вам почему.

— Оба, и Холл и Штейнберг уделяли много внимания своим детям. Они постоянно работали вместе с ними. И все же им так и не удалось достигнуть многого. Дети не имели представления о роли подиан в людских делах. Они даже не были особенно сообразительными.

— После смерти было проведено вскрытие обоих ученых, и открылась одна вещь, которая мало кому известна, потому что мы не желаем признавать, что и у великих могут быть изъяны. У обоих было аномальное строение мозга. Их мозг был блестящий, да, но дефективный. Дети, особенно в виду их поведения, которое выглядело странным и определенно ненормальным, были слабоумными. Таково мнение лучших психиатров тех дней.

— Значит, они не могли продолжить работу своих родителей, — покаянно пробормотала Лура. — А я всю свою жизнь ненавидела их.

— Неважно, — сказал ее дядя. Он поднялся и посмотрел на бобину с записью расчетов. — А сейчас я процитирую вам кое-что еще. Одна женщина по имени Эмили как-то написала:

Мой дом — Возможность.
Крате он, чем Проза серых дней.
В нем Окон множество, не счесть
И замкнутых дверей[1]

— Замените одно слово — возможность — на вероятность, и вот вам описание математиков в наш век.

— Оно нарушает ритм и рифму, — возразила Лура.

Вандергрифт добродушно улыбнулся ей и направился к проектору. Скоро он с головой ушел в теорию.

На следующее утро Пол проснулся рано, но математик уже работал. Было заметно, что он сильно взволнован.