Был проверен участок городских сточных вод, проходящий от каменного моста до бывшего кладбища. Подростки имели обыкновение собираться у его начала, особенно летом, когда температура воды в Марманде позволяла охладить бутылки пива, украденные из родительских гаражей.
Развалины крепости Монрон тоже не принесли ответов.
И тогда, по истечении двух месяцев бесплодных поисков, пробудились рефлексы из наследия прошлых веков, глубоко укоренившиеся в беррийских[3]
землях.Заговорили о колдовстве.
О черной магии.
Об оборотнях.
О мужчинах и женщинах, отдающих себя дьяволу и по ночам облачающихся в белые простыни.
О сатанинских обрядах и крови девственниц.
Об оскверненном кладбище, на месте которого построили центральную городскую площадь Карре, и о его призраках, жаждущих мести.
Ясновидящие, которых было так много в Берри, принялись за работу.
Одна из них направила полицейских к Мер-сюр-Эндр, месту, где находится чертово болото, описанное Жорж Санд. Но полиция не обнаружила там никакого тела. Только стоячую воду и головастиков, удивленных таким вниманием.
В конечном итоге, ни сверхъестественное, ни рациональное не помогли найти Мелани.
Она стала очередной загадкой этого таинственного региона.
Расследование выдохлось, блуждая в извилистых лабиринтах обманчивых показаний, ложных следов и возможных вариантов. Круг поиска расширился до соседних департаментов, впрочем, не выходя за пределы региона. Местная пресса старалась поддержать общественный интерес, регулярно публикуя статьи, где лицо Мелани было напечатано крупным планом. Но листовки о розыске девочке, расклеенные на витринах магазинов в центре города, поблекли, а новостей по-прежнему не было. Дело было закрыто через два года после того, как Мелани в последний раз пересекла порог своего коллежа. Воспоминание о ней исчезло, такое же мимолетное и одинокое, как блуждающий огонек на беррийском кладбище.
Буцефал видел, как его другу Астронавту с каждым днем все больше не хватает воздуха. Он понял, что ему нужно не только вернуться на землю, но и уехать подальше от этих мест, чтобы окончательно не задохнуться. Дамьен попросил перевода, что его жена восприняла как отречение от нее и от памяти их дочери. Он покинул регион, оставив за спиной листовки, еще различимые на стенах домов.
Он приехал один в Вилле-сюр-Мер.
И продолжил надеяться и звонить Патрису.
Но с течением времени его вера превратилась в простой рефлекс, лишенный иллюзий.
Он был убежден, что Мелани мертва, а ее тело спрятано в каком-нибудь недоступном месте. Эта болезненная констатация стала его убежищем от безумия. Он воздвиг вокруг воспоминания о дочери стены обреченности, за пределы которых он выходил лишь для того, чтобы позвонить бывшему коллеге в начале каждого месяца.
Затем он возвращался обратно, чтобы не сойти с ума.
3
Дамьен приехал в больницу, по-прежнему уверенный в том, что эта история не может быть правдой. Только не здесь.
Он вошел в вестибюль, где его тут же встретил Антуан со своим коронным:
– Шеф!
Когда Дамьен спросил его, почему он так к нему обращается, Антуан ответил, что это хорошо звучит, и упомянул о фильме, которого Дамьен не видел, и действие которого разворачивалось в маленьком американском городке, похожем на Вилле. На следующий день «шеф» отправился в видеотеку, чтобы взять напрокат «Челюсти» и проверить истинность этого утверждения. Дамьен был вынужден признать, что это действительно звучит хорошо. С тех пор он позволял своему коллеге использовать это слово, испытывая даже некоторую голливудскую гордость.
– Она в сознании? – спросил Дамьен, следуя за полицейским по направлению к лифтам.
– Да, шеф.
– Ты с ней разговаривал?
– Нет, только на пляже. Психиатр настаивает на встрече с ответственным за расследование.
– Психиатр?
– Да. Она хочет вас видеть, прежде чем вы начнете допрашивать пострадавшую.
– Зачем? – удивился инспектор.
– Она единственная общалась с пострадавшей после того, как врачи провели необходимый осмотр. Они оставались вместе довольно долго, прежде чем пациентке ввели успокоительное. У психиатра, видимо, есть какая-то информация, раз она так хочет с вами встретиться.
Двое мужчин поднялись на третий этаж больницы, где медсестра попросила их подождать, пока подойдет врач.
– Как она выглядит? – поинтересовался Дамьен, глядя в пол.
– Пострадавшая?
– Нет, психиатр. Старая и в очках?
– Скорее, наоборот. Молодая, довольно привлекательная, наверное, пришла сюда сразу после института. Похоже, она не местная, я никогда ее раньше не видел.
У Дамьена в памяти остался образ единственного психиатра, с которым он имел несчастье встретиться. Восковый цвет лица, коротко стриженые неподвижные седые волосы придавали ей вид статуи, которую в срочном порядке достали из запасников музея. Слова так называемого «специалиста» звучали как нечленораздельное бормотание, советы были лишены сочувствия, старые предписания, заученные много лет назад, отдавали скептицизмом и желанием поскорее закончить сеанс.