Убежище

На сей раз она почти сразу начала погружаться в сон, но полноценному отдыху угрожала помешать назойливая мысль — о древнем ужасе, возрождающемся в бесконечном хаосе современного мира, предвещанным навязчивым образом пожирающей свой хвост змеи, которая неумолимо пробиралась в самые дальние тайники ее сознания.

Глава 32

Париж, октябрь 1756 года

Мнимый граф безучастно бродил по огромному бальному залу дворца Тюильри среди пестрой толпы гостей в маскарадных костюмах. От духоты и оглушительного шума у него разболелась голова, глаза резало от ослепительных вспышек вращающихся фейерверков, блеска бриллиантов, причудливых костюмов экзотических животных.

В такие вечера им с новой силой овладевала тоска по Востоку, который он вынужденно покинул много лет назад.

Утомленным взглядом он обвел суетливую толпу, всем своим существом ощущая себя самозванцем. На него таращились стеклянные глаза звериных морд из папье-маше, за которыми виднелись пудреные парики. Высокие перья назойливо лезли в лицо. Веселье было в самом разгаре. Куда бы он ни повернулся, повсюду взгляд слепили жемчуга и бриллианты, отражая блеск сотен свечей, заливающих расплавленным воском роскошные ковры. Не в первый раз он вынужден был присутствовать на балу и с горечью предвидел длинную вереницу вечеров, подобных этому костюмированному «балу в джунглях», где аристократы выставляют напоказ безвкусную пышность своих туалетов, ведутся пустые светские разговоры и царят разнузданные нравы. Увы, балы составляли неотъемлемую часть той новой жизни, которую он сам себе создал, и его присутствие ожидалось — и даже с интересом и нетерпением — на всех светских мероприятиях. И главное — на этом его мучения не заканчивались. После бала, в каком бы парижском салоне он ни появился, ему поневоле приходилось выслушивать нескончаемые разговоры о том, как прошел вечер, кто привлек самое большое внимание гостей, чей туалет оказался самым эффектным, не говоря уже про сплетни о чьих-то любовных интрижках, что ему особенно претило.

Такова была его вынужденная расплата за доступ в высшее общество, необходимое ему для завершения своего дела, хотя с каждым годом надежда на успех становилась все более призрачной и отдаленной.

Воистину, возложенная им на себя миссия оказалась чрезмерно тяжкой.

Как и сейчас, он частенько ловил себя на том, что пытается вспомнить, кто он такой на самом деле, как здесь оказался, в чем заключается смысл его жизни.

И не всегда с легкостью отвечал на мучительные вопросы.

Все чаще он замечал, что ему становится трудно не потерять свое «я» в очередной вымышленной личности. Искушение подстерегало его на каждом шагу. На улицах ему ежедневно встречались нищие и бедняки. Любой из них с радостью отдал бы отсечь себе руку в обмен на роскошную жизнь, которой он наслаждался — как им казалось. Не пора ли положить конец изматывающей борьбе, стольким годам скрытной и одинокой жизни, с горечью спрашивал он себя. Его одолевало желание оставить поиски, отречься от обета, отказаться от миссии, давным-давно возложенной на него в грязной тюремной камере Томара, воспользоваться материальными благами своего положения, устроить себе дом и провести остаток дней в спокойном комфорте, а главное, как обычный, нормальный человек.

С каждым днем ему все труднее было преодолевать это искушение.

Он не сразу оказался в Париже.

В Неаполе ему удалось ускользнуть от ди Сангро, но он знал — он нигде не найдет покоя, тем более в Италии, ведь его противник не уймется, пока не найдет его. Он видел это по горящим алчным огнем глазам князя, отлично понимая: у того достаточно богатства и власти, чтобы его выследить. И он принялся запутывать следы. В какой бы город он ни прибыл, он представлялся под очередным вымышленным именем и титулом и, перебираясь в другое место, оставлял после себя искусно сфабрикованные слухи о происхождении и путешествиях обладателя мифического имени.

По пути в этот замечательный город он старательно сеял семена обмана в Пизе, в Милане и в Орлеане, присваивая себе различные имена — граф Белламар, маркиз д’Аймар, шевалье Шёнинг. В будущем люди будут связывать с ним еще больше имен — одни оправданно, другие ошибочно. Однако сей час он уютно устроился в парижских апартаментах и в свое вновь изобретенной персоне — под именем графа Сен-Жермена.