Убежище

Париж устраивал графа как нельзя больше. Огромный, шумный и оживленный город, самый густонаселенный в Европе, привлекал к себе множество путешественников и искателей приключений. В многочисленном потоке приезжих его появление прошло незамеченным. Здесь он надеялся встретиться с другими путешественниками, которые, как и он, бывали на Востоке и могли наткнуться на образ «пожирающего свой хвост». В городе велись оживленные научные диспуты, он являлся сокровищницей знаний — в его библиотеках хранились несметные коллекции древних рукописей и книг, включая те, которые представляли для него особый интерес: рукописи, вывезенные с Востока во время Крестовых походов или конфискованные после запрещения деятельности тамплиеров почти пять веков назад. Он надеялся найти в них недостающую часть головоломки, на разгадывание которой он обрек себя столько лет назад.

Он оказался в Париже, когда великий город переживал сложнейший период своей истории. Передовые мыслители смело выступили против двойной тирании монархии и церкви. В городе то и дело происходили ожесточенные конфликты между сторонниками просвещения и адептами церкви, борьба сопровождалась тайными интригами, чем ловко воспользовался Сен-Жермен.

За несколько недель ему удалось установить дружеские отношения с военным министром, представившим его ко двору. Сен-Жермену ничего не стоило произвести впечатление на аристократов. Его познаний в химии и физике, усовершенствованных за время пребывания на Востоке, оказалось достаточно, чтобы обольстить и обмануть развращенных светских шаркунов. Знакомство с иноземными странами и блестящее владение многими языками — его французский в Париже звучал также безупречно, как итальянский в Неаполе, не говоря уже о способности бегло говорить на английском, испанском, арабском и, разумеется, на своем родном португальском — помогли укрепить его репутацию образованного и опытного путешественника. Вскоре он вошел в круг приближенных короля.

Заняв прочное положение в столичном обществе, он возобновил свои изыскания. Перед ним открылись двери особняков знатнейших придворных особ с их частными коллекциями. Он завел знакомства в церковных кругах, стремясь получить доступ в библиотеки и крипты монастырей. И постоянно увлеченно читал: описания путешествий Таверньера, опыты патологии Морганьи, медицинские трактаты Боерхаава и другие великие труды, выходившие в то время. Он изучал «Фармакопею Экстемпораниа» Томаса Фуллера и особенно тщательно «Дискуссии о воздержанном образе жизни» Луиджи Корнаро — ее автор скончался в возрасте девяноста восьми лет! И хотя эти книги обогатили его новыми знаниями, они ни на шаг не приблизили его к разрешению терзающей его загадки. Он не обнаружил ни единого упоминания об уроборос, ни химия, ни медицина не дали ему подсказки как найти недостающий и столь необходимый ему компонент.

Душа его не знала покоя. Как только возникала хоть тень надежды на успех, он весь загорался, но с каждым потерянным следом им вновь овладевали сомнения в своей миссии, подрывавшие его энергию и энтузиазм. Он с радостью поделился бы тайной с каким-нибудь другим человеком, привлек бы его себе в помощники, а может, даже перепоручил бы ему свою миссию. Но убедившись в том, что даже слабый намек на его обладание этой тайной превратил ди Сангро в опасного хищника, он не считал себя вправе рисковать и доверить ее постороннему.

Много бессонных ночей он посвятил размышлениям о том, освободит ли его от рабской зависимости отказ от снадобья и его сверхъестественного действия. Несколько раз ему удавалось обойтись без него, но каждый раз эта свобода длилась не более одной-двух недель. А затем он возвращался к тому единственно доступному для него образу жизни, на который обрекла его неумолимая судьба.

— Прошу прощения, месье, — отвлек его от тягостных раздумий мелодичный женский голос.

Он обернулся и увидел перед собой группу придворных в костюмах и с масками диких животных, глазевших на него с веселым любопытством. Вперед медленно выступила дама лет шестидесяти в наброшенной на обнаженные плечи овчинной шкуре. Что-то в ее облике заставило его насторожиться. Она посмотрела на него пристальным взглядом, в котором читались растерянность и недоумение, затем протянула ему руку и представилась мадам де Фонтеней. Услышав ее имя, граф встревожился еще больше. Скрывая волнение, он с легким поклоном почтительно пожал холеную ручку.

— Мой дорогой граф, — краснея, взволнованно сказала она, — не будете ли вы столь любезны и не скажете ли мне, бывал ли кто-нибудь из ваших близких родственников в Риме примерно лет сорок назад? Может быть, ваш дядя или даже ваш отец?

Мнимый граф широко улыбнулся с натренированной искренностью: