Убежище чужих тайн

– Будьте вы прокляты! – выкрикнула Елена Кирилловна вне себя. – Да, эта гадина… Эта разряженная французская кукла… Раскрашенная, как труп шлюхи, в украшениях, которые мне не заработать и за тысячу лет… Которая ничего не делала целыми днями, только и знала, что примерять новые платья и ублажать своих любовников… Чем мы ей мешали? Что такого мы ей сделали? Мы честно работали, Сергей Петрович нам платил… Но ей было скучно, хотелось развлечений! Мой муж так радовался, когда родился сын… А эта тварь спросила его, уверен ли он, что ребенок его… Ведь у него столько лет не было детей… И он засомневался, представляете? Она пошутила, ей это казалось очень забавным… А он из-за ее слов сон и разум потерял! Он поверил, что сын – не его! И однажды я встала ночью и поднялась в детскую… Окно было распахнуто настежь… под ним на полу намело целый сугроб… А мой сын почти закоченел, он даже не кричал! И тут появился Иоганн… Какое у него было лицо! Что он мне наговорил… что я ему наговорила тогда… а все из-за длинного языка этой твари, чтоб ей гореть в аду… Она, видите ли, пошутила! А мой сын стал калекой из-за ее шутки… Мой муж застрелился, когда понял, что погубил своего ребенка, своего несчастного беззащитного мальчика… Подлая, гнусная тварь! Шлюха! Вы спрашивали, что я чувствовала, когда клала цветы на ее могилу? Глубокое удовлетворение! Я была счастлива, потому что знала, что она гниет там и никакие украшения ей больше не нужны! И ее длинный язык никому уже не причинит зла!

Она замолчала, тяжело дыша и держась обеими руками за спинку кресла. Поперек ее лба вздулась жила, рот кривился от ненависти, которую она испытывала даже в эти мгновения, когда рассказывала о женщине, которую убила.

– Она ведь даже не поняла, что натворила, не так ли? – спросила Амалия.

– Ей-то что? – усмехнулась экономка. – Сказала и забыла… Подумаешь, какой-то там управляющий и его жена, велика важность! У мадам были интересы поважнее… Как бы вытянуть из Сергея Петровича побольше денег да женить его на себе, пока он к ней не охладел. А я должна была видеть ее каждый день… и каждый день видеть моего несчастного мальчика. Он был бы не хуже других детей, он с детства хорошо рисовал… Но в нашем мире и здоровому человеку тяжело, не то что калеке! Кому он нужен? Никому, кроме меня… И все бессонные ночи я ворочалась, и меня душила злоба… Пока я не решила, что убью эту тварь, и будь что будет. Было легко завлечь ее в башню, куда она примчалась, думая, что застанет там Сергея Петровича и его рыжую пигалицу… Она верила, что я на ее стороне… Я постучалась, вошла, сказала, что они уже идут и она преподнесет им сюрприз… Она захихикала, ей это показалось смешным. Тут я достала кинжал и стала бить ее, и била, пока рука не устала. Кстати, сударыня, – добавила Елена Кирилловна с кривой усмешкой, – кинжал тот принадлежал вашему деду… Слуги ваши болтали, что у вас дом на военный манер, везде оружие валяется… Я сначала хотела Луизу обычным ножом зарезать, кухонным, да жалко стало. Ножа жалко, я имею в виду… Кинжал – другое дело… Как-то меня хозяин послал по делу к генералу, я была в комнате одна, сунулась в первый попавшийся ящик – и точно, оружие без присмотра. И такое удобное, рукоятка в ладонь так хорошо ложится, и в карман спрятать легко… Луиза быстро перестала хрипеть, но я подождала, чтобы окончательно убедиться, что она мертва, и ушла.

– Но до того забрали ключ от башни, который она сделала, – вставила Амалия. Она не стала уточнять, что кинжал принадлежал не ее деду, а отцу.

– Да, я надеялась, что это собьет всех с толку, но получилось вообще прекрасно: Сергей Петрович решил, что убила Надежда Илларионовна, а она поверила, что убийца он. Остальные гадали, он или она зарезали Луизу, и больше ни до чего им не было дела. Через некоторое время после ее смерти он убедил себя, что она была любовью всей его жизни, сидел часами на ее могиле, обвешался ее фотографиями, даже на спиритические сеансы ходил… Смешной человек! Ничего в ней не было особенного, потаскуха, каких много, и труп ее он выкинул, как выкидывают падаль, чтобы она не воняла… Это он потом выдумал себе великую историю любви, потому что ему хотелось, чтобы его любили, а никто его на самом деле не любил, никому он не был нужен…

Амалия услышала какой-то сухой стук и повернула голову. В дверях стоял Сергей Петрович Мокроусов. Он был бел как полотно. Стук издала его трость, выпавшая из рук на паркет.

– Боюсь, госпожа баронесса, что я ослушался вас, – проклекотал он каким-то жутким, ни на что не похожим голосом. – Мне стало до смерти любопытно, что же такое вы затеваете в моем доме. Я вернулся через черный ход… и вот…

Потом он повернулся, оперся рукой о стену и медленно стал оседать на пол. Но тут распахнулись двери напротив, и в гостиную влетели доктор и Николай Лаппо-Данилевский. Гостинцев бросился к Мокроусову, а Николай – к экономке.