Убежище. Дневник в письмах: 12 июня 1942 - 1 августа 1944

О, как ужасно трудно не открыться Петеру, но я знаю, что начать должен он. И как нелегко из снов и воображаемой жизни возвращаться в действительность! Да, Китти, твоя Анна слегка не в своем уме, но я живу в безумное время и в ненормальной обстановке.

Единственное утешение для меня — это то, что я могу записать свои мысли и чувства, иначе я бы просто пропала.

Но что думает Петер? Я почти уверена, что когда-то мы откровенно поговорим обо всем. Он должен что-то понимать во мне, ведь «внешняя» Анна, которую он знал до сих пор, не может ему нравиться. Его любовь к покою и согласию никак не сочетаются с моей непоседливостью. Неужели, он — единственный на земле, кто заглянул за мою каменную маску? Сумеет ли он понять, что скрывается за ней? Кажется, в одной старой пословице говорится, что любовь вырастает из сострадания, и о том, что они неотделимы. Не обо мне ли это? Ведь я так часто жалела его, почти так же, как себя.

Я не знаю, совершенно не знаю, как найти первые слова. И он, конечно, не знает, ему всегда было трудно высказаться.

Может, лучше написать ему, но я не решаюсь. Ведь это неимоверно трудно!

Анна.

Пятница, 17 марта 1944 г.

Мой бесценный друг,

В самом деле, все наладилось. Простуда Беп не перешла в грипп, она лишь немного хрипит, а господину Куглеру удалось получить справку, освобождающую его от работ. Все в Убежище вздохнули с облегчением. И все здоровы! Только я и Марго устали от наших родителей.

Не пойми меня превратно, я все также сильно люблю папу. А Марго — и папу, и маму, но мы в нашем возрасте хотим самостоятельности, а не вечной опеки. Когда я иду наверх, меня всегда спрашивают, что я там собираюсь делать. Следят, чтобы я не ела много соли, а ежедневно в четверть девятого мама спрашивает, не пора ли мне уже готовиться ко сну. Не могу сказать, что нам многое запрещают, например, читать мы можем практически все. Но постоянные замечания и вопросы надоели нам смертельно.

Кроме того меня раздражает привычка часто целоваться, сентиментальные и искусственные прозвища, папина манера шутить на тему туалета. Короче, мне хотелось бы хоть какое-то время побыть без них, а они этого совсем не понимают. Разумеется, мы не высказываем им наших упреков, да и какой смысл?

Марго вчера сказала: "Стоит положить голову на руки или вздохнуть, так уже спрашивают — не болит ли голова или что-то другое. Никогда не оставляют в покое!"

Нам обеим тяжело видеть, что от нашего, такого теплого и гармоничного домашнего очага почти ничего не осталось! Но это и не удивительно в такой ненормальной ситуации. С нами обращаются, как с маленькими детьми, а мы, в сущности, гораздо взрослее наших сверстниц. Пусть мне только четырнадцать, но я твердо знаю, что я хочу, кто прав и не прав, и имею собственное мнение, взгляды и принципы. И как ни странно это звучит в устах подростка, я чувствую себя уже не ребенком, а полноправным человеком, ни от кого не. зависящем. Я знаю, что в спорах и дискуссиях я гораздо сильнее мамы, более объективно смотрю на вещи, не преувеличиваю все подобно ей, я более ловкая и организованная, и поэтому (можешь смеяться над этим) чувствую себя выше ее во многих отношениях. Я могу любить только человека, которого уважаю и которым восхищаюсь, а ведь ничего подобного к маме я не испытываю!

Все будет хорошо, только бы Петер был со мной, как раз им я часто восхищаюсь. Ах, он такой милый и симпатичный мальчик!

Анна Франк.

Суббота, 18 марта 1944 г.

Дорогая Китти,

Одной тебе я рассказываю все — о себе и своих чувствах. Поэтому с тобой могу поговорить и о самых интимных вещах — о сексе.

Родители, да и вообще все взрослые относятся к этой теме весьма странно. Вместо того чтобы просто рассказать все девочкам и мальчикам, когда тем исполнилось двенадцать лет, они во время разговоров об этом отсылают их из комнаты и предоставляют самим разбираться, что к чему. Если родители обнаруживают, что их дети посвящены в тайну, они успокаиваются и считают, что те более или менее в курсе. Хотя лучше бы наверстали упущенное и спросили, что же им именно известно.

Для родителей это, действительно, серьезный вопрос, но я больших проблем не вижу. Они думают, что их семейная жизнь потеряет в глазах детей свою чистоту и святость, хотя сами знают, что чистота — чаще всего обман. Я считаю, что совсем не страшно, если мужчина вступает в брак, имея уже какой-то опыт, да и как это может повредить браку?

Когда мне исполнилось одиннадцать, мне рассказали о менструации, точнее, о технической стороне, но не о том, что она означает. В двенадцать с половиной я узнала больше благодаря Джекки: оказалось, что та гораздо просвещеннее меня. Как живут мужчина с женщиной, я уже знала раньше — просто чувствовала интуитивно, хотя все это казалось мне странным. Когда Джекки подтвердила мои мысли, я была очень горда за свою интуицию!