Убежище. Дневник в письмах

Утром, во время завтрака, мы услышали первую предупредительную тревогу, но это нам до лампочки, так как означает, что самолеты у побережья. После завтрака я решила прилечь на часок, потому что у меня ужасно болела голова, а потом пошла в контору. Было около двух часов. В половине третьего Марго закончила свою конторскую работу. Она еще не собрала свои причиндалы, как завыли сирены, так что мы с ней опять поднялись наверх. И вовремя: мы и пяти минут не пробыли наверху, как начали так сильно стрелять, что мы пошли в коридор. И вот грохнул дом, и полетели бомбы. Я прижала к себе свою сумку на случай бегства, скорее чтобы за что-нибудь держаться, чем чтобы убежать, ведь мы все равно не можем уйти, улица для нас означает такую же опасность для жизни, как и бомбежка. Через полчаса летать стали меньше, зато в доме прибавилось оживления. Петер спустился со своего наблюдательного пункта на чердаке переднего дома. Дюссел был в передней конторе, мефрау чувствовала себя в безопасности в директорском кабинете, менеер Ван Даан наблюдал с чердака, и мы ушли с площадочки, чтобы увидеть столбы дыма, поднимающиеся над Эй[21]. Вскоре везде запахло пожаром, и казалось, что в городе стоит густой туман.

Хотя такой огромный пожар – зрелище вовсе не из приятных, но для нас, к счастью, все было позади, и каждый вернулся к своим занятиям. Вечером во время еды – воздушная тревога. Ужин был вкусный, но уже от одного звука у меня аппетит пропал. Но ничего не произошло, и через три четверти часа дали отбой. Мытье посуды отложено – воздушная тревога, стрельба, невероятное множество самолетов. «О Боже, два раза в день – это ужасно много», – думали все мы, но от этого легче не становилось, вновь посыпались бомбы, теперь на другой стороне, в «Скипхоле»[22], как произносят англичане. Самолеты пикировали, взмывали вверх, в воздухе шипело, и было очень и очень жутко. У меня ни на миг не выходило из головы: «Сейчас он упадет, вот и конец тебе». Я могу тебя уверить, что в девять часов, когда я пошла спать, у меня еще не разгибались ноги. С боем часов в полночь я проснулась. Самолеты! Дюссел раздевался, мне было все равно, я с первым же выстрелом выскочила из постели; сон как рукой сняло. До часу в комнате у папы, в полвторого – в постель, в два часа снова у папы, а они все еще летали и летали. Больше не раздалось ни выстрела, и я могла уйти «домой». В половине третьего я уснула.

Семь часов. Я в испуге села в постели. Ван Даан был у папы. Взломщики, было моей первой мыслью. «Все», – услышала я, как сказал Ван Даан, и подумала, что все украдено. Но нет, новость на этот раз была замечательная, такой прекрасной мы не слышали много месяцев, может быть, все годы войны. Муссолини отказался от власти, король Италии принял бразды правления.

Мы ликовали. После всего этого вчерашнего ужаса наконец снова что-то хорошее и… надежда! Надежда на конец, надежда на мир.

Кюглер зашел на минутку и рассказал, что «Фоккер»[23] сильно поврежден. Между тем сегодня утром у нас опять была воздушная тревога с налетами и еще раз предупредительная тревога. Я просто задыхаюсь от тревог, не высыпаюсь, и никакого желания заниматься. Но теперь все же нам не дает заснуть волнение за Италию и надежда, что в конце этого года…

Твоя Анна

ЧЕТВЕРГ, 29 ИЮЛЯ 1943 г.

Милая Китти!

Мы с мефрау Ван Даан и Дюсселом мыли посуду, и я вела себя необыкновенно тихо, что бывает довольно редко и наверняка могло броситься им в глаза. Чтобы избежать вопросов, я вскоре отыскала довольно нейтральную тему и думала, что книга «Анри из дома напротив» вполне отвечает этому требованию. Но я просчиталась. Если ко мне не прицепится мефрау Ван Даан, то тогда Дюссел. Дело было так: менеер Дюссел очень рекомендовал нам эту книгу как особенно замечательную. Однако мы с Марго не нашли в ней ничего особенного. Паренек, правда, описан хорошо, но остальное… об этом я лучше умолчу. Я высказала что-то в этом духе во время мытья посуды и тем навлекла на свою голову невероятный выплеск.

– Как ты можешь понять психологию мужчины! У ребенка это понять не так сложно(!). Ты еще слишком мала для подобных книг, даже двадцатилетнему она недоступна. (Почему же он так рекомендовал эту книгу именно мне и Марго?)

Далее Дюссел и мефрау продолжили вместе: «Ты слишком много знаешь о вещах, которые тебе еще рано знать, тебя совершенно неправильно воспитали. Позже, когда ты вырастешь, ты ни в чем не найдешь удовольствия, тогда ты скажешь: я об этом уже двадцать лет назад читала в книгах. Поторапливайся, если хочешь выйти замуж или влюбиться, тебе наверняка никто не подойдет. В теории ты уже абсолютно все знаешь, вот только практики тебе не хватает!»

Кто может поставить себя на мое место?! Я сама поразилась, с каким спокойствием я отвечала: «Возможно, вы считаете, что я неверно воспитана, но далеко не все в этом с вами согласятся!»