Убежище, или Повесть иных времен

радоваться, что они считают меня персоной достаточно значительной, чтобы обойтись

со мною столь достойно.

Пока происходили описываемые события, некий слуга, особо посланный

леди Саутгемптон, чтобы сопутствовать и прислуживать мне, замешкавшись

на несколько минут, отстал от английского отряда, последовал за ним и

нагнал в самый момент нападения. Звуки выстрелов донеслись до него, прежде

чем он повстречался с дозорными, и, пришпорив коня, он помчался назад, в

деревню, нами недавно покинутую, чтобы там в безопасности дождаться

исхода событий. В деревне он узнал, что банда мятежников напала на нас из

засады, устроенной в окрестных горах, и, пока он колебался, не зная, что

предпринять, до него дошло известие, что я оказалась женщиной и что я в плену.

Пораженный мыслью, что здесь кроется некая важная тайна, на что

указывало и мое мужское платье, и предосторожности его госпожи, он поспешил

вернуться к ней со странными вестями. Великодушная, но робкая, леди

Саутгемптон, думая лишь о грозящей мне опасности, незамедлительно написала

Эссексу, кратко изложив все то, что ему было неизвестно, и горячо моля его

сделать все, что в его власти, дабы уберечь меня от оскорблений.

Но кто опишет чувства Эссекса, когда поразительное известие было им

получено? Под влиянием этого известия в душе его ожили все источники

нежности, до той поры заглохшие под ледяным покровом отчаяния и скорби. Знать,

что я жива, было бы безграничным счастьем, не окажись я столь

непостижимым образом отторгнута от него в самый миг своего чудесного воскрешения.

Такое злополучное стечение обстоятельств едва не лишило его рассудка,

превратив душевное волнение в нестерпимую муку. Быть может, это мое

последнее злоключение оказалось необходимым толчком, который оберег его разум

от разрушения в круге тягостных мыслей. Измученный неутолимой душевной

болью, утомленный заботами управления и бременем командования, получив

известие о том, что я жива и в плену, он увидел в своем высоком положении,

бывшем до той минуты тяжкой обузой, единственную возможность вновь

обрести сокровище, которое заключало в себе всю ценность и смысл его

будущей жизни.

Из знаний, обретенных за время военной кампании, Эссекс мог составить

себе точное представление о характере Тайрона и справедливо полагал, что

это человек, лишенный принципов и не склонный кому бы то ни было

подчиняться: в какой же трепет повергала его мысль, что судьба моя в руках Тай-

рона! В обстоятельствах столь опасных он всецело подчинился диктату своего

пылкого сердца и отрядил офицера высокого ранга к главе мятежников с

предупреждением, чтобы тот, во избежание кровопролития, остерегся

вызвать гнев англичан, и прежде всего самого лорда Эссекса, дурным

обращением с дамой, которая волею судьбы оказалась в его власти и за которую будет

внесен любой выкуп, назначенный захватившими ее людьми.

Следствием этого решительного и резкого послания стала едва ли не

большая опасность, чем та, которую оно стремилось предотвратить. К

сожалению, Тайрон мгновенно догадался, что он властен над счастьем

лорда-наместника, и, время от времени успокаивая его посулами достойного

обращения, про себя, несомненно, решил, что если и расстанется со мной, то на своих

условиях.

Лишь после весьма длительного обмена посланиями любопытство

побудило Тайрона посетить меня. Заметив внимание, привлекаемое моим мужским

платьем, я тотчас попросила достать мне другой наряд, более

приличествующий моему полу, и, так как щекотливое положение, в котором я оказалась,

требовало от меня крайне осторожного поведения, я сочла великой удачей то,

что оставалась не замеченной генералом Тайроном.

Многократное повторение его докучных визитов, последовавших за

первой встречей, изобилие предоставленных мне средств удобства и роскоши,

какие только можно было добыть в этой разоренной стране, так же как и

упорное молчание о том, как обстоят мои дела, и утомительно многословные

рассуждения о своих собственных делах — все это вскоре убедило меня, что ни

гордыня его, ни честолюбие, ни свирепость не уберегли сердце Тайрона от

той же могучей страсти, что давала силы жить его славному сопернику.

Мысль о том, что я нахожусь целиком в его власти, приводила меня в трепет.

Обо мне уже сложилось ошибочное представление как о наложнице Эссекса,

я не желала раскрыть своего имени и, даже объявив его, не avorta бы ничем

подтвердить своих прав на какое бы то ни было имя или титул - положение

мое поистине было ужасно. Мне была запрещена любая переписка с

англичанами, и лишь по тому, как бдительно меня стерегли, я догадывалась, что кто-

то заботится о моем освобождении.

Какими последствиями ни грозила бы мне видимость удовольствия от

знаков внимания, расточаемых Тайроном, я с каждым днем все острее

чувствовала, что у меня нет иного средства избежать дерзких домогательств его

подчиненных, которые почитали свои военные заслуги столь значительными, что

ими склонны были оправдывать любые вольности поведения.

Тайрон изыскивал возможности прерывать, возобновлять, длить

секретные сношения, в которые втянул Эссекса, но эти продолжительные