Убежище, или Повесть иных времен

замка находились никому не известные тайники, столь надежные, что лорд

Лейстер всегда оставлял в них, отправляясь в Лондон, все те бумаги и

драгоценности, которые считал небезопасным везти с собою. В памятную ночь

накануне нашего отъезда из этого чарующего жилища я помогала ему

поместить в самый изощренный из этих тайников несколько шкатулок, о

сохранности которых он, казалось, более обычного заботился и к которым я добавила

свою, содержащую бумаги миссис Марлоу и свидетельства о моем рождении.

Словно повинуясь печальному предчувствию, что ему никогда более не

суждено вернуться сюда, мой супруг не пожалел времени на то, чтобы

ознакомить меня с действием потайных пружин, и дал мне в руки дубликаты

ключей. Среди всех превратностей моей судьбы ключи непостижимым образом

сохранились, словно напоминая мне, как важна может оказаться для

благополучия моей дочери возможность когда-нибудь вернуть себе эти шкатулки.

Лишь такая веская причина могла победить мое нежелание вновь увидеть это

место, освященное для меня памятью о муже, так горячо любимом. Быть

может, вы сочтете это ребяческой слабостью — после всего, что выпало на мою

долю; увы, душевные силы, убывая от несчастья к несчастью, порой иссякают

под влиянием пустяка после того, как мужественно отражали тяжелейшие

удары судьбы.

Леди Арундел, с обычной своей добротой, предложила сопутствовать мне,

и мы печально отмерили вновь мили пути, оживившие в моей душе столько

волнующих воспоминаний. В Ковентри мы задержались, чтобы разузнать о

нынешних владельцах замка Кенильворт. Нам рассказали, что это

великолепное жилище, которое в пору моего отъезда оттуда достойно было

принимать королеву, уже давно находилось во владении некоего скряги, чья

алчность лишила Кенильворт всех его царственных украшений — не только ради

того, чтобы обратить их в деньги, но и для того, чтобы лишить замок всякого

очарования, способного побудить любознательного путешественника

постучаться у его негостеприимных дверей. Но даже после такого разорения замка

само строение оставалось столь совершенным творением архитектуры, что

привлекало множество нежеланных посетителей, и, чтобы избавиться от них,

хозяин сдал его внаем под мануфактуры, а сам разместился в отдаленном

покое. Огорчение, вызванное такими разительными переменами, усилилось,

когда я поняла, как, должно быть, трудно будет добиться разрешения

посетить замок, и, даже если такое разрешение будет получено, мы не знали,

обитаема ли сейчас та единственная комната, в которой я желала остановиться.

Леди Арундел, как всегда предусмотрительная, посоветовала мне сделать

вид, что единственная цель моего визита — это желание откупить назад

замок, и как только я окажусь в комнате, где находятся тайники, изобразить

приступ болезни, настолько жестокой, что переносить меня в другое место

показалось бы опасным; ей же предоставить, с помощью безграничной

щедрости, примирить владельца со столь беспокойным вторжением. Лишь с

помощью такой хитрости могла я надеяться достичь желаемого, а мой

болезненный вид, как я полагала, вполне соответствовал этому замыслу.

Мы отправились незамедлительно, чтобы, приехав к вечеру, иметь

основания просить о ночлеге. Душа моя отвращалась от хорошо знакомых картин, и

ей было одинаково мучительно видеть свежую зелень деревьев и

великолепное строение, ставшее для меня, увы, лишь прекрасным мавзолеем.

Смиренно попросила я разрешения проникнуть за ворота, которые прежде

распахивались настежь при моем появлении. Но — ах! — если снаружи здание и

казалось прежним, то какие странные изменения претерпело оно внутри! Толпа

усердных слуг в ливреях более не спешила навстречу при отдаленных звуках

охотничьего рога. Мне более не суждено было отдыхать в позолоченных

галереях, где картины услаждали взгляд, а прохлада овевала свежестью. Я не

могла более, даже в мечтах, узреть возлюбленного, благородного владельца

замка, чья изысканная любезность придавала особое очарование его

гостеприимному привету. Во всем произошли перемены, ранящие и оскорбляющие все

чувства. Множество прилежных работников трудилось в залах, где некогда

пировала Елизавета, и трудно было сейчас представить себе на этих

нечистых, покрытых трещинами стенах роскошные гобелены. Шум сотни ткацких

станков мгновенно поразил мой слух. На отдаленном озере, прежде

заполненном пышно убранными прогулочными лодками и отзывавшемся радостным

эхом на звуки веселья, теперь шла хлопотливая хозяйственная жизнь,

странная и удивительная.

События такого рода заставляют нас внезапно и мучительно осознать, как

стремительно надвигается возраст. Когда мы только еще пускаемся в

плавание, не замечая течения времени, поглощенные грозящей нам опасностью или

очарованные своими радостными ожиданиями, мы быстро несемся вперед,

почти не чувствуя своего продвижения, пока поток не прибьет нас вновь к

знакомому берегу. Увы! Так очевидны становятся плачевные перемены, слу-

чившиеся за столь короткое время, что мы стареем мгновенно и вновь

отдаемся на волю потока, готовые скорее разделять разрушение, чем наблюдать

его.

Среди немногочисленных слуг, оставленных скаредным владельцем