Убежище, или Повесть иных времен

в себе все обещания, способные наполнить сердце теплом и радостью: мое

сердце тотчас все свои желания сосредоточило на тебе и моей дочери, в

единой надежде столь славного союза найдя защиту от страданий и скорби.

Более мне нечего было таить от принца и, приведя мою вспыхнувшую от

смущения Марию, я представила ее царственному кузену, а он доверил свою

незапятнанную душу руке, над которой склонился с таким изяществом. В

порыве чистого восторга, овладевшего моей душой, я забыла весь мир. Я взяла

их соединенные руки, столь дорогие мне, столь любимые мною, прижала к

груди и, чувствуя, что от безграничного блаженства силы покидают меня,

удалилась, чтобы овладеть собой. Бродя по берегу Темзы, я подняла полные

слез глаза к небесам и призвала блаженные души моей матери, сестры и

лорда Лейстера разделить со мной радость совершившегося события, которое

обещает положить конец гонениям, преследовавшим мою семью, счастливо

соединив две молодые ветви ее. Блаженный покой сменил радостное

волнение моей души, и я смогла с подобающим моему характеру достоинством

вернуться к юным влюбленным.

Положение, в котором мы находились, делало нас еще ближе принцу,

постоянно напоминая ему, как тесно связано его и наше благополучие.

Казалось, с каждым часом мы сближались все более, Генрих говорил со мной с

сыновней откровенностью, умоляя меня не предпринимать ни единого шага,

который позволил бы заподозрить истину моего рождения или тайну союза,

возникшего между нами, до той поры, пока он не взвесит и не обдумает всех

возможных последствий. Чтобы обмануть бдительность соглядатаев,

которыми и он, и мы были окружены, принц предложил приходить по вечерам через

свой сад в наш, если я соглашусь позволить ему некоторое время

пользоваться этой дорогой, чтобы незамеченным проникать в наш дом. Положение мое

и дочери было столь деликатно, что требовало строжайшей

осмотрительности, но я понимала, что все иные способы принимать у себя принца были бы не

менее сомнительны и более опасны, и согласилась на его предложение. Я

согласилась и на то, чтобы один из джентльменов его свиты, сэр Дэвид Мэррей,

был посвящен в тайну нашего сближения — но не причины и не степени его.

Тогда как все мои мысли были поглощены этим значительным событием,

сердце обратилось с заново пробудившимся интересом к мирским делам. Я

теперь стремилась вполне представить себе характеры короля, королевы,

виконта Рочестера и всех тех, кто был в силах или вправе вмешаться в столь

решающий поворот событий. Я изучала, обдумывала, взвешивала каждое

обстоятельство. Скоро я обнаружила, что в королевской семье царит разлад:

властная королева, не имея сил оторвать мужа от фаворитов, а сына — от его

обязанностей, презирала одного и держала в небрежении другого, целиком

замкнувшись в узком придворном кругу собственных ставленников, с их

помощью балуя младшего сына, потакая ему во всем и добившись почти полного

отчуждения между братьями. Их красавица сестра, соединившая в себе

чары Марии с твердостью духа Елизаветы, одна только и привлекала немногих

истинно достойных людей к королевскому двору. Генрих часто со щедрой

хвалою отзывался о сестре, и поскольку она была единственной из всей

семьи, о ком он говорил охотно, я, естественно, заключила, что лишь она

одна своими выдающимися достоинствами заслужила это отличие. Король

Иаков, который взошел на престол при более благоприятных для себя

обстоятельствах, чем почти все предшествовавшие английские монархи, правил

уже достаточно долго, чтобы утратить любовь народа. Являясь людям

поочередно то педантом, то шутом, он в своей напыщенной серьезности был еще

отвратительнее, чем в своей фривольности. Повинуясь своему весьма

странному и несообразному пристрастию, он постоянно доверял бразды правления

очередному красавцу фавориту, с готовностью идя на постыдные уступки во

всех важных областях, лишь бы сохранить смехотворное подобие власти в

часы, когда предавался праздности и излишествам. От слабого и

непоследовательного короля и его развращенных министров все мудрые, образованные и

добродетельные люди постепенно отступились и издали, в тишине и

безвестности, наблюдали, как подрастает достойный принц, обещая в будущем

возродить славу своих предков и честь королевства, которым ему суждено было

править. Юноша восемнадцати лет, способный соединить душевную чистоту

этого возраста с проницательным умом возраста зрелого, был явлением

поистине необычайным и потому вызывал к себе или безграничную любовь, или

ненависть. В то время как все жители королевства боготворили принца,

жалкие фавориты его отца неизменно питали к нему ненависть.

Вступить в брак и тем избавить себя от злоумышлении Рочестера было

желанием Генриха, вступить в брак без ведома отца — его невольным выбором.

Однако, глубоко чувствуя бремя неволи, налагаемое его саном, он

противился всем искушениям со стороны красавиц менее высокородных. Но, узнав

мою историю, он увидел — или вообразил, что увидел, — в моей дочери жену,

предназначенную ему Небом: ни одного справедливого возражения нельзя

было выдвинуть против нее — она рождена была, чтобы дать счастье его