твердостью. — Вы спасете меня лишь наполовину, если оставите здесь прах моего
супруга. Можно ли разлучить скупца с его сокровищем? Он предпочтет
смерть на груди своих богатств. Здесь скрыто все, чем я владею. Возьмите его
с собой или похороните меня вместе с ним, ибо никогда, клянусь именем
Того, пред чьим взором был заключен наш союз, никогда, живая или мертвая, я
с ним не расстанусь.
Раздосадованный столь неожиданным требованием, он указал мне на
трудность и опасность предприятия с резкостью, какой я от него не ждала, но, так
как время и место не позволяли долгих споров, а я была непреклонна, он в
конце концов приказал матросам нести гроб. Они повиновались приказу
лишь потому, что фигурально использованные мною слова о «сокровище»
поняли буквально. Связанная с лордом Лейстером узами, неподвластными
смерти, я всегда ощущала его присутствие как защиту и сейчас с неусыпным
вниманием следила за своими спутниками, убежденная, что они готовы в
любую минуту избавиться от столь тяжкого бремени.
Меня быстро доставили к берегу Сены, где ждала лодка, и, так как прилив
благоприятствовал нам, мы вскоре добрались до корабля значительных
размеров, и он тотчас снялся с якоря. Взволнованная сотнями воспоминаний, я
едва ли вспомнила о Мортимере до той минуты, когда заметила, что корабль
идет полным ходом, а он все еще на борту. Мне представлялось делом
решенным, что он оставит меня, как только я окажусь в безопасности. Я напомнила
ему об этом обещании.
— Я оставлю вас, прекраснейшая из женщин, — воскликнул он, пылко
сжимая мою руку, — как только вы окажетесь в полной безопасности, если вы все
еще будете столь жестоки, что пожелаете этого. Но как могу я покинуть вас
сейчас? И как могу я остаться в стране, где ради вас преступил самый
священный закон и где меня ждет заслуженное наказание?
Мне следовало бы счесть его ответ убедительным, но его буйная, хотя и
скрываемая, радость, его неукротимый пыл наполнили мое сердце ужасом и
лишили мою свободу душевного покоя.
В каюте, куда он меня проводил, я увидела женщину, приставленную ко
мне для услуг. Она настоятельно рекомендовала мне отдых, которого я так
долго была лишена. Несчастья, от которых мне удалось спастись, и те, что
еще угрожали мне, лежали на душе тяжким бременем, и, желая отвлечься от
пугающих предчувствий, я вступила со служанкой в беседу на обыденные,
житейские темы. К крайнему своему удивлению, я узнала, что она повитуха и
что у нее готово все необходимое для ожидаемого младенца. Мне следовало
бы обратиться мыслями к этой нежнейшей из обязанностей, но роковое
сомнение, зародившееся в моем сердце, заставило отступить все благородные
чувства. Увы, скоро оно перешло в уверенность. Неподвластная смерти
любовь, которая побудила меня настоять, чтобы гроб с телом лорда Лейстера
был помещен в отведенную мне каюту, поначалу, казалось, вызывала у
Мортимера ужас, обычный для слабохарактерных людей или людей с нечистой
совестью при виде такого страшного напоминания; но за несколько дней он
свыкся с ним. Страсть, которой он более не скрывал, заставляла его
беспрестанно искать моего общества. Ни мертвец, еще не преданный земле, ни
траур, облекающий не только мое тело, но и измученное сердце, ни печальные
обстоятельства моего вдовства — ничто более не служило ему преградой. Я
видела ясно, что он считает меня своей собственностью и лишь ждет, когда
здоровье вернется ко мне, чтобы заявить о своих беззаконных притязаниях.
Какие бездны страха разверзались перед моею робкой душой! Я видела себя
всецело во власти этого человека, лишенной надежды на людское участие, не
ждущей помощи ни от кого, кроме Всевышнего.
— О Всемогущий, — вздыхала я, поднимая к небесам взор, затуманенный
слезами, — Ты, чье вездесущее дыхание правит этим волнующимся
простором, даруй мне в нем спасение или могилу!
Перед моей каютой располагался узкий балкончик, куда я иногда
выходила подышать свежим воздухом. Как-то вечером мое раздумье, подобное
только что описанному, было прервано звуками женского пения. По
изысканности исполнения и мелодичности голоса я поняла, что это не могла быть моя
невежественная служанка, о присутствии же на корабле другой женщины было
неизвестно. Охваченная удивлением и любопытством, я вся обратилась в
слух. Я узнала мой любимый гимн, гимн столь проникновенный,
торжественный и возвышенный, что покоренная душа устремилась следом за ним к небу.
Голос запел о смерти, и некий тон его, низкий, траурно-скорбный, коснулся
моего трепещущего сердца, и оно замерло. Громкое восклицание — имя Роз —
вырвалось из моей груди. Послышался звук падающего тела, пение
оборвалось. Безумным вихрем я устремилась на палубу и громко потребовала у
ошеломленного Мортимера вернуть мне утраченную подругу. Захваченный
врасплох, он не решился долее обманывать меня и открыл дверь каюты,
расположенной прямо над моей. Ах, какая буря чувств охватила меня, когда я
кинулась поднимать горячо любимую, горько оплаканную подругу мою по судьбе!
Медленно она возвращалась из беспамятства, вызванного неожиданностью.
Множество общих воспоминаний окрашивало радостью наше обретение друг