Убийства на Чарлз-стрит. Кому помешал Сэмпсон Уорренби?

– Рагби! Значит, вы тогда назвали его фамилию, сейчас я ее вспомнил. Память уже не та, что раньше, – пожаловался Хемингуэй, качая головой.

– Жаль, сэр. – Сержант не сдержал улыбки. – Ну, да ничего, хватит и той, что осталась. Что мне следует узнать у Рагби?

– Вы мне говорили, что он видел, как в субботу вечером миссис Клиберн и Пленмеллер уходили из «Кедров». Вы попытались узнать, не сделал ли один из них чего-нибудь подозрительного, и получили отрицательный ответ. В руках у них не было ничего, в чем могла бы быть спрятана винтовка. Тогда нас интересовали эти два вопроса. Но по-настоящему важное от вас ускользнуло. Не обижайтесь, от меня тоже – потому, наверное, что вы столько болтали, что не давали мне времени подумать, – добавил он. – Сейчас мне необходимо знать, кто первым появился на Вуд-лейн – миссис Клиберн или Пленмеллер.

– Господи! – вырвалось у сержанта. Умоляюще глядя на начальника полиции, он произнес: – Простите, сэр! Это я действительно упустил. К тому времени я стольких уже опросил! Это не оправдание, но я никого не заподозрил, а старик Рагби из тех, кому на самый простой ответ нужно не менее получаса. Я решил, что он наверняка увидел сначала Пленмеллера, а потом миссис Клиберн. – Он посмотрел на часы. – Если не возражаете, сэр, я прямо сейчас отправлюсь в Торнден. Полицейский участок там в двух шагах от коттеджа Рагби, и я притворюсь, будто у меня дело к Хобкирку. Если Рагби сидит в саду, то я подойду к нему, и мы пообщаемся. Это я говорю на случай, если кто-то будет за мной наблюдать.

– Действуйте, – разрешил полковник. – Только так, чтобы Рагби не почуял подвоха, Карсторн!

– Будет исполнено, сэр. Я пожалуюсь, что, старший инспектор сделал мне замечание, ведь я не подал письменный рапорт с его показаниями.

– А надо бы! – заметил Хемингуэй, когда за сержантом закрылась дверь.

– Вы оказываете на моих подчиненных деморализующее действие, – сурово заметил полковник. – Между прочим, вы предприняли что-нибудь в связи с тем, другим делом? Я про Эйнстейбла.

– Я попросил свое начальство аккуратно навести справки, сэр. Кстати, теперь эту просьбу можно отменить, – ответил Хемингуэй, вставая и собирая свои бумаги.

– Я рад, что вы ставите на этом точку.

– Меня это не касается, сэр. Если у вас больше нет ко мне вопросов, то я пошел. До возвращения Харботтла я почти ничего не могу предпринять, разве что усадить клерка Уорренби за документы, которые я забрал из Фокс-Хауса, хотя с этим можно подождать. Лучше я сначала поужинаю.

– Вы знаете, где он живет?

– Выясню, сэр.

Полковник поднялся и протянул ему руку:

– Всего хорошего. Удачи!

На следующее утро старший инспектор позволил себе побаловаться поздним завтраком. Он предпочитал завтракать в одиночестве, и, не ожидая возвращения Харботтла в Беллингэм до 10.27, когда там делал свою первую остановку скорый поезд из Лондона, а также отлично зная, что хозяин рассказал, кто он такой, троим коммивояжерам, поселившимся накануне в «Сан», не покидал своей комнаты. Хемингуэй удачно спланировал свое появление в кафе, правда, не принял в расчет мистера Уика, хозяина «Сан» и по совместительству шеф-повара, который не только зажарил для него четыре ломтика бекона, яичницу из двух яиц, две сосиски и помидор и сам все это подал, но решил не отходить от старшего инспектора, пока тот ел. Не стесняясь пятен на брюках и грязного халата, он, вцепившись волосатыми руками в спинку соседнего стула, развлекал Хемингуэя подробностями своей жизни и при этом не возражал выслушать от постояльца любопытные откровения, если они последуют. Но поскольку единственный вклад старшего инспектора в беседу представлял собой совет не показываться на глаза клиентам, чтобы не отбить у них аппетит, хозяин все же удалился, после чего Хемингуэй выпил третью чашку сладкого чая и ознакомился с содержанием своей излюбленной газеты.

Он покинул гостиницу незадолго до прибытия лондонского поезда и зашагал через городок к станции. На Саут-стрит было много людей, ставивших машины вдоль тротуаров и осуществлявших с этой целью сложные маневры, блокируя остальное движение. Дойдя до рыночной площади, он понял причину этой суматохи. Среда была в Беллингэме базарным днем, поэтому широкая площадь была заполнена автобусами и киосками, слышался непрекращающийся крик торговцев и гомон покупателей. Здесь торговали всем, что только можно представить, начиная от россыпей мелких безделушек и заканчивая чем-то широким, ярко-желтым, чем колотил по своему прилавку толстый субъект, монотонно выкрикивавший: «Треска! Треска!»

Продираясь сквозь толпу, Хемингуэй столкнулся с Абби Дирхэм, поджидавшей свою тетку, с полной корзинкой в руках.

– Здравствуйте! – воскликнула она. – Какими судьбами? Тоже за покупками?

– Нет, хотя мог бы.

– Иногда бывают такие заманчивые скидки! В базарный день все стекаются на рынок, это правило без исключений. Любите козий сыр? Вон там, рядом с фруктами и овощами, Женский институт, моя тетя привозит туда свой сыр, а уж они…