Убийства на фоне глянца

– Хуже всего то, что никогда сразу не поймешь, всерьез вы говорите или шутите.

Я и сама не знала, всерьез говорила или шутила, зато можете поверить, мне никогда не нравилось, когда плохо обращались с пойманным зверем, наверное, потому что все мы в какой-то степени похожи на него, и ужасно сознавать, что убежать нельзя. Но к Ногалесу я бы это не отнесла, из него я собиралась выжать все соки. У нас имелись доказательства, необходимые, чтобы обвинить киллера в двух убийствах, да он и сам признал свою вину. Но тогда получается, что кто-то еще поддался абсурдному соблазну лишить своих ближних жизни.

– Как Ногалес вышел на него?

– Один из журналистов, работавших в “Универсале”, знал нужные каналы.

– Проинформируйте об этом судью, это ведь тоже, скорее всего, расценивается как преступление.

– Они будут ссылаться на профессиональную тайну.

– А это уже не наша забота, наше дело – поставить судью в известность.

– Понимаю, что я могу быть слегка надоедливым, но, по-моему, вы тоже должны допросить киллера.

– Неужели у меня это получится лучше, чем у трех здоровенных мужиков, которые успели как следует его обработать?

– Вы несколько преувеличиваете.

Но мои мысли, как и моя воля, уже устремились совершенно в ином направлении, поскольку у нас все было готово, чтобы заняться главным подозреваемым: судебные санкции, результаты баллистической экспертизы, официальные показания… И вот тут-то мое любопытство не давало мне покоя и жалило почище змеи: я хотела сама допросить Ногалеса, прежде чем судья предъявит ему официальное обвинение. Я имела на это право, на нас еще висели два убийства: первое и последнее, как в причудливой игре, придуманной специально, чтобы было чем развлечься воскресным вечером.

Я приказала доставить Ногалеса в комиссариат. Растяпа адвокат явился вместе с ним. Теперь я уже никуда не спешила, была спокойна, и все мое время предстояло употребить на одно – добиться, чтобы он расширил свои показания, в которых имелись слишком глубокие прорехи – настолько глубокие, что в них удалось легко спрятать два трупа.

Я заранее поговорила по телефону с Молинером, мы беседовали очень долго, и я хорошо представляла себе, что происходит в Барселоне. От Ракели Вальдес инспектор не узнал больше ничего для нас интересного. Молинер был уверен, что жизнь матери не была известна ей во всех подробностях, но Ракель была знакома с Ногалесом и хорошо к нему относилась. Он проводил выходные у них дома, разговаривал с ней по телефону… Однажды Ракель вместе с Мартой Мерчан ездила в Мадрид, и они отлично провели время втроем, посетив главные достопримечательности города. Мне было важно услышать все эти детали, прежде чем войти в комнату для допросов. Информации накопилось более чем достаточно, и я не сомневалась, что скоро докопаюсь до истины.

Едва переступив порог, я посмотрела на Ногалеса. Несколько дней, проведенных в камере предварительного заключения, не прошли для него даром, однако он по-прежнему держался как преисполненный собственной значимости человек, явившийся на заранее условленную встречу. Я заметила, как глаза его чуть-чуть прищурились за стеклами очков: он явно не рассчитывал снова увидеть меня и почувствовал любопытство. Он не был расстроен, не был подавлен, не выглядел печальным. Тяжелое и высокомерное равнодушие заслонило собой все остальные чувства. Он позволил себе лишь легкую улыбку разочарования. Адвокат с ходу предпринял атаку на мои бедные мозги, измученные бесконечными размышлениями:

– Инспектор, мой клиент не был проинформирован о том…

Гарсон в этот миг закрывал дверь. Взмахом руки я велела адвокату замолчать. Потом села. И нарочито беспечным тоном заявила:

– Вы имеете право присутствовать на допросе, а также подсказывать своему клиенту – по возможности коротко, – когда закон позволяет ему уклониться от ответа. Все это вы хорошо знаете; возможно, вы не знаете другого: при первой же вашей попытке вмешаться, которую я сочту неоправданной, при первой же вашей фразе, которая покажется мне лишней, я выставлю вас вон, и больше вы сюда не войдете. Можете жаловаться судье, устраивать пресс-конференцию, возмущаться, можете обругать меня последними словами. Но, клянусь, я выполню свое обещание, и это так же верно, как то, что меня зовут Петра Деликадо.

Изумление адвоката было столь велико, что помешало жгучей ненависти выплеснуться из его глаз. Он широко раскрыл рот и сразу захлопнул его, зло скривив губы. Гарсон, наблюдая эту сцену, наслаждался каждой клеточкой своего тела. И даже не старался скрыть улыбку. Я повернулась к Ногалесу:

– Сеньор Ногалес, сейчас я перечислю вам те факты, которые вы в данных обстоятельствах отрицать не можете. Потом задам вам несколько вопросов, а вы ответите на них. Все проще простого.

– Минутку, инспектор. Я узнал от своего адвоката, что полиция задержала некоего человека, который дал признательные показания, но я не знаю, в чем именно он признался.

– Что вы хотите узнать?

– Почему он убил Марту?

– Он клянется, что это не его рук дело. Говорит, что уже давно не покидал Мадрида.

– И тогда?..