Убийства на фоне глянца

– Я еще раз допрошу Ракель, но совершенно уверен, что она к их делам никак не причастна.

– А охрану к ней приставили? По словам Ногалеса, она тоже в опасности.

– Я передам твои слова комиссару, но он ходит злой как черт.

– Уже поняла.

– Девушка пока живет у своей тетки, я не думаю, что с ней что-то может случиться.

– Все зависит от того, кто убил ее мать и почему.

– Вернетесь-то вы скоро? Я бы хотел, чтобы ты сама кинула взгляд на наши обстоятельства.

– Когда-нибудь вернемся, Молинер, обязательно вернемся, мы вроде бы не собираемся остаться в Мадриде на всю жизнь. И уже сильно соскучились, но нужно доделать еще кое-какие дела.

Гарсон по-прежнему самозабвенно созерцал танец чаинок.

– Вот я и говорю, инспектор…

Такой зачин был мне отлично знаком – он сулил одно из великих дедуктивных умозаключений, иными словами, сулил выводы, сделанные вопреки всему, а сама будущая фраза, как правило, заслуженно могла претендовать на место в истории.

– Вот я и говорю… короче, тут мне в голову пришла такая штуковина… Мы с вами знаем только одну помощницу Вальдеса, и, кажется, единственную. Кроме того, уж она-то точно знает уличную жизнь.

– Магги?

– А другой у него и не было. Как нам сообщила директор канала, Магги была его правой рукой, тем самым человеком, кому он целиком и полностью доверял, кто выполнял любые его поручения. К тому же он дал ей работу.

– И Магги была настолько ему верна, что не отказалась бы от убийства?

– Вряд ли у нее был шанс найти другое место, кроме того, что предложил ей Вальдес. Она ведь не пошла бы официанткой в бар или ночной уборщицей. И шеф вполне мог пригрозить ей увольнением.

– Но именно Магги помогла нам выйти на Ногалеса.

– Это еще ничего не доказывает. Ногалес не представляет для нее никакой опасности. Не исключено даже, что она хотела, чтобы полиция арестовала убийцу ее шефа.

Мы обменялись понимающими взглядами.

– Против нее у нас нет никаких улик, только расплывчатый намек Ногалеса, то есть сообщника Вальдеса, – сказала я, стараясь поумерить азарт, порожденный вдруг вспыхнувшей надеждой.

– Инспектор, как показал мне долгий опыт, вы на удивление ловко умеете врать. Почему бы не попробовать еще раз?

– Врать – это не очень хорошо.

– Не очень.

– К тому же я не уверена, что от моего вранья будет какой-то прок.

– Попытка – не пытка.

– А если подстроить ей ловушку, как вы думаете?

– Смертельную?

– Магги никогда не видела Молинера, кроме того, она не знает, что уже арестован киллер, застреливший Вальдеса.

– Понимаю, что вы задумали. А может, сгодится кто-нибудь из здешнего комиссариата?

– Вы с ума сошли? Это уж никак не тот случай, когда можно включить в игру человека, к которому мы не испытываем абсолютного доверия.

– А если Коронас не разрешит Молинеру уехать из Барселоны?

– Разрешит как миленький. Речь-то идет о последнем рывке в расследовании всем осточертевшего дела. К тому же мы здесь все-таки не дурака валяем.

– Может, и согласится, но бушевать будет – только держись, это точно.

– Да какая теперь разница – больше он будет бушевать или меньше? Гнев, как и любовь, невозможно измерить никакими мерками.

Мысль, которую я только что высказала, была очень верной, и тем не менее, рассуждая о гневе, можно обнаружить целый ряд степеней: просто гнев, сильный гнев, дьявольский гнев и гнев вселенский. Если приравнять последний к землетрясению, то оно стерло бы с лица земли город средней величины. Где находился его эпицентр? Затрудняюсь сказать с точностью, но начальники обычно начинают сильно нервничать, когда хотя бы один из элементов подчиненной им системы выпадает из-под их непосредственного контроля. Хотя понятно ведь, что мы с Гарсоном столько времени просидели в Мадриде отнюдь не потому, что нам так понравилось здешнее гостеприимство. Кроме того, мы могли предъявить конкретные результаты нашей работы, и они наглядно доказывали, что выделенные нам средства потрачены с толком. Но возражать комиссару не имело смысла: мы не присутствовали в комиссариате, не сидели там, не входили, не выходили, и по утрам в одиннадцать часов нас никто не видел стоящими в очереди перед кофейным аппаратом. Да, это действительно давало нам ощущение независимости и некую возможность, хотя бы теоретическую, дышать свободно, что, естественно, плохо вязалось с представлениями нашего комиссара о работе в сплоченной команде.