Убийства в Доме Романовых и загадки Дома Романовых

О том, что в Перми проживает высланный из Петрограда Великий Князь Михаил Александрович, причём не только не содержится в тюрьме, а свободно разгуливает по городу без всякой охраны, Мясников узнал случайно, и это известие поразило его как громом: как так, ему — члену ВЦИК, и не сообщили об этом! Поразмыслив, понял, что от него сознательно скрывали этот факт, опасаясь каких-либо нежелательных инициатив с его стороны.

Прошло несколько дней. И как-то при встрече со своим давним недругом, Председателем Пермского Городского Совдепа А.Л. Борчаниновым, Ганька спросил: «А вот скажи-ка, когда привезли Михаила?»

Узнав точную дату приезда Великого Князя, а также и то, что ему официально разрешено свободное проживание в городе и его окрестностях, Ганька пришёл в бешенство. Загородные прогулки с катанием на лодке далеко за его пределами, проживание в лучшей гостинице. Это что же получается? Сняли надзор из-за того, что Губчека всерьёз не считает Михаила Романова контрреволюционером?

Чем дольше он обдумывал эту ситуацию, тем яснее понимал, что если местные по собственному почину расправятся с Великим Князем, то центральная власть, по всей видимости, посмотрит на это обстоятельство сквозь пальцы. А придя к этому выводу, Ганька стал искать пути к его осуществлению.

В написанных Г.И. Мясниковым уже в эмиграции воспоминаниях, которые носят характер исповеди, под названием «Философия убийства или почему и как я убил Михаила Романова», он довольно подробно описал свои внутренние сомнения и переживания в тот момент.

«Что делать? С кем поговорить? На что решиться?

Явное и очевидное преступление против революции неустанно и настойчиво куется чьими-то таинственными руками.

Этот вихляющийся, жидконогий, весь изломавшийся от упоения своей властью председатель Губчека Лукоянов Фёдор, интеллигентик; явное дело, что бьет на то, чтобы казаться страшным и жестоким, хочет грозой быть и головотяпит. Он именно тот, о которых Ленин позже сказал, что к нам, победившим, примазывается всякая сволочь.

Недавний молодой меньшевик и без году неделю большевик.

Но что же делать? Ведь даже поговорить не с кем.

Борчанинов? Нет. Приказ свыше для него — все, это материал неподходящий. Туркин? Выпивает. Не годится. Он хорош трезвый. Молчать где нужно умеет, но пойдет ли он против приказов, если будет нужно? А ведь если есть хотя бы самое малое сомнение, то лучше отбросить. Надо думать одному и делать одному.

Но как делать? Если пойду в «Королевские номера» и просто пристрелю Михаила, то?..

Кто поверит, что я, член Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета, действовал самостоятельно, без предварительного обсуждения с верхами? Не поверят. Будут шуметь, кричать, и вместо того, чтобы убрать эту падаль с дороги революции, может получиться, что труп Михаила будет превращен в баррикаду мировой буржуазии. Баррикаду контрреволюции. А после моего выстрела будут продолжать расстреливать рабочих. В этом вопросе — что делать? Как выпрямить линию?

Если нельзя ничего сделать с тем безвозвратным, то надо, непременно надо что-то сделать, чтобы этого не было в будущем…»

И Ганька решил действовать.

Встретив Секретаря Пермского Губкома РКП (б), он заявил ему, что хочет перейти на работу в ЧК для «выправления линии». Немало подивившись этому, М.П. Туркин согласился, получив заверения Ганьки, что работа эта будет для него временной.