Убийства в Доме Романовых и загадки Дома Романовых

В 1745 году Петр Федорович достиг совершеннолетия и стал правящим герцогом Шлезвиг-Голштейнским. В том же году тетка женила его на выбранной ею невесте — анхальт-цербстской принцессе Софии-Федерике-Августе. Брак оказался неудачным. Супруги оставались чуждыми друг другу. Ничего не изменило и рождение ребенка, названного Павлом, которого императрица Елизавета отобрала у родителей и воспитывала сама. В отличие от неловкого, скрывавшего робость и смущение бравадами и неожиданными выходками Петра Федоровича, его супруга, Екатерина Алексеевна, была особой не по годам развитой; расчетливой, лукавой, умевшей скрывать свои мысли и завоевывать расположение окружающих. И когда 25 декабря 1761 года умерла Елизавета и на престол взошел Петр III, при петербургском дворе явственно запахло новой грозой, а точнее — новым переворотом, на которые так щедр был русский XVIII век.

Июньские события 1762 года — кульминационный пункт в истории российских переворотов XVIII века. Современники и впоследствии многие историки не понимали смысла этих перемен и всерьез уверяли почтенную публику на Западе (а иногда и нас), что «…при помощи нескольких гренадеров, нескольких бочек вина и нескольких мешков золота в России можно сделать все, что угодно». Анализ переворотов — тема необъятная; хочу лишь обратить внимание на одну силу, которая ими двигала, — общественное мнение, или то, что именовалось публикой. И поняла это Екатерина II, которая в своих мемуарах постоянно подчеркивала, что с момента своего приезда в Россию она только и думала о расположении публики, приучая ее видеть в ней, Екатерине, свою надежду. И поступая так, она поступала логично и целенаправленно. Конечно, от келейного совещания, когда на трон после смерти Петра I возводится Екатерина I, до возмущения Елизаветой Петровной гвардейских частей — дистанция огромного размера. Самым широким по размаху и вовлеченности в него именно публики стал переворот 1762 года.

Петра Федоровича, погубило несоответствие его поведения той модели самодержца, которую стала создавать себе публика или, иначе говоря, сплачивающееся в корпорацию дворянство, получившее при Елизавете Петровне и других преемниках Петра I некоторую передышку от всесокрушающего деспотизма Петра Великого. Существует какая-то личностная нить в линии дед — внук — правнук: Петр I — Петр III — Павел I. Они — не просто самодержцы, они — самодержцы, которых неуклонно несло к деспотизму. И если деспотический характер Петра Великого придавал его царствованию звучание трагедийное, то его правнук, Павел I, употребил свойства своей деспотической натуры на создание романтико-трагедийно-фарсовой ситуации, а Петр III успел за свое недолгое царствование достичь лишь комедийнофарсовых результатов (которых было, кстати, немало в деятельности и других его потомков и предков).

Петр III — невежественный (в отличие от сына) и нелюбознательный (в отличие от деда) человек, лишенный ясных нравственных устоев, ленивый, невоздержанный, хотя и обладавший, правда, весьма своеобразным чувством юмора и демократизмом (общая черта деспотов), не выдержал испытания властью. Он решил, что сам сан самодержца — его лучшая и единственная гарантия и что он может всегда, в любой миг его жизни поступать так, как он того хочет. Император не был злобен. Он никого не казнил, не преследовал, более того, это ему принадлежит манифест «О даровании вольности и свободы всему российскому дворянству», освободивший это сословие от обязательной государевой службы. Это он окончательно упразднил страшное пугало петровской эпохи — Тайную розыскных дел канцелярию. Это он предвосхитил мысль Екатерины II о секуляризации церковных имений и запретил преследование возвращавшихся из-за рубежа раскольников. Это он закончил обременительную и ненужную России войну с Пруссией за чужие — австрийские и французские — интересы.