Убийства в Доме Романовых и загадки Дома Романовых

Силы и личности заговора были разнородны. Орловы и близкие к ним вовлекли в него гвардейских офицеров, а те — часть солдат. Восторженная поклонница Просвещения, юная княгиня Екатерина Дашкова вела доверительные разговоры в Петербургских салонах в пользу Екатерины. К заговору примкнули сановники из числа наследников тех, кто пытался обуздать самодержавие еще в 1730 году. Первое место среди них занимал Никита Иванович Панин, ранее посланник в Копенгагене и Стокгольме, а ныне — воспитатель наследника Павла Петровича. Панин был убежденным сторонником шведской системы, ограничивающей власть монарха, и надеялся, что Екатерина — регентша при малолетнем императоре после устранения Петра III — последует его советам. Граф Кирилла Григорьевич Разумовский, полковник Измайловского полка, малороссийский гетман, сочувствовал заговору. Екатерина проявляла блестящие дипломатические способности. Она не разрушала иллюзий Панина и полунамеками обнадеживала Орловых, что возможен ее брак с Григорием, она не сводила Орловых с Разумовским, она предоставляла свободу рук Дашковой, не посвящая ее в свои связи.

Тревожен и страшен был петербургский июнь 1762 года.

После окончательного решения о походе в Данию гвардия открыто ропщет. Очевидец сообщает, что «безрассудство, упрямство и бестолковое поведение императора сделали его… настолько ненавистным, что в Петербурге, не остерегаясь более, все открыто уже высказывали свое недовольство».

12 июня, после трехдневных празднеств в честь мира с Пруссией, император уехал в Ораниенбаум, а через пять дней, 17 июня, Екатерина отбыла в Петергоф. Вероятно, именно в эти пять дней окончательно созрел сценарий переворота — арестовать императора в момент его возвращения в Петербург для начала датского похода.

В Петергофе Екатерина живет уединенно, никого не принимая, ни с кем не общаясь, никуда не выходя. Лишь 19 июня, по требованию императора, она появляется в Ораниенбауме — на домашнем спектакле, император играет в оркестре на скрипке — ив тот же день возвращается в Петергоф. Это был последний раз, когда она видела своего мужа.

А слухи, искусно подогреваемые сторонниками Екатерины, растут и ширятся в столицах и провинции, факты переплетаются с нелепицами, а то и с прямой ложью. Но общественное мнение, над которым Петр III глумился, полагая, что в России самодержцу все позволено, вершит свое дело.

Обстановка в Петербурге накалена до предела, достаточно искры — и последует взрыв. И искра вспыхнула.

Вечером в среду 26 июня капрал Преображенского полка, имени которого история не донесла, спросил поручика Измайлова, скоро ли свергнут императора. Измайлов, хотя и ощущавший атмосферу всеобщего неудовольствия, но в заговор не посвященный, передал о словах капрала ротному командиру, секунд-майору Воейкову, а тот — полковнику (впоследствии генерал-аншефу и сенатору) Федору Ивановичу Ушакову. Утром 27 июня, в четверг, капрала допросили в полковой канцелярии. И тут выяснилось, что он уже задавал этот вопрос капитану Пассеку, который, как и Измайлов, хотя прогнал его, но в отличие от Измайлова не донес по начальству. Более того, в канцелярии нашли показание какого-то солдата, что Пассек хулил императора. Кому-то из полковых чинов захотелось выслужиться, делу дали ход и послали подробный отчет Петру в Ораниенбаум. Пополудни из Ораниенбаума пришел приказ арестовать Пассека, что и было сделано в тот же вечер. И тогда заговорщики встревожились: ведь капитан-поручик гренадерской роты лейб-гвардии Преображенского полка (потом он станет камергером) Петр Богданович Пассек был одним из наиболее посвященных и активных участников заговора. Неизвестно, случайность ли арест Пассека или власти напали на след? Неясно, даст ли показания капитан-поручик или останется стойким (Пассек не проболтался, но об этом не знают заговорщики)?

И тогда решили действовать, не дожидаясь появления Петра в Петербурге. Риск большой: не изолировав императора, низвергнуть его, провозгласить Екатерину, не будучи уверенными, что Петр не ринется в Кронштадт или в действующую армию. Но выбора не было, понадеялись на атмосферу всеобщего недовольства, на нерешительность и трусость императора и, конечно, на великое русское «авось».

И надежды их оправдались.