Убийства в Доме Романовых и загадки Дома Романовых

С воцарением Павла оборвался екатерининский век. Все присутствовало в этом веке и все переплелось — просвещение и цинизм, блестящие победы Румянцева и Суворова и страшный, беспощадный пугачевский бунт; князь Щербатов, бичевавший пороки общества и вздыхавший об «изгнанной добродетели» и «странной нравственности», и Радищев, со слов которого «душа моя страданиями человеческими уязвлена стала» началась история русской интеллигенции, вольтерьянство и масонство.

И наследник престола цесаревич Павел был дитятей екатерининской эпохи, эпохи, которую он так страстно возненавидел. Его воспитателем был Никита Иванович Панин, просвещенный вельможа, сибарит, развратник, интриган и… вольнодумец. Екатерина хотела пригласить д’Аламбера, но тот, прочитав манифест, в котором смерть Петра III объяснялась геморроидальной коликой, сказал, что в Россию не поедет, поскольку подвержен той же болезни. Панин пытался воспитывать Павла, правда, непоследовательно, в духе Руссо, но наследнику нравился и Фридрих Великий, недостатка в поклонниках которого не было при дворе. Павел был неглупым, резвым, жизнерадостным, полным великодушных порывов ребенком. Но очень рано определился тот разрыв между безудержной фантазией и волей, который стал несчастьем для будущего императора и России: Павел желал немедленно реализовать свои фантазии, его натуре было неведомо расстояние между импульсом и действием. А импульсы эти были импульсы самодержца… У него настойчивый, болезненный интерес к тайне своего рождения (ходили слухи, что отцом Павла был граф Салтыков). Он неотвязно размышлял о судьбе отца, Петра III, о котором при дворе говорили глухо и неохотно. Но едва ли не главное — отчуждение от матери, стыд за ее образ жизни, ненависть к ее бесконечно сменяющимся фаворитам и, конечно, страх. Страх перед возможностью быть лишенным престола, ведь отобрала же Екатерина у Павла и его жены первенца Александра. Чувства эти застилали глаза, заставляли видеть только дурное в правлении матери, не давали понять, почему мать называли Великой. В конце ее царствования мать для него — враждебная, развратная лгунья, отнявшая у него, законного наследника, российский престол.

Гамлетом представлялся европейским дворам великий князь Павел, путешествовавший со своей супругой по Европе в 1781–1782 годах. Австрийский актер Шредер получил от императора Иосифа II 50 дукатов за счастливую мысль «не ставить трагедию Шекспира на императорской сцене во время пребывания в Вене графа Северного (под таким именем путешествовал Павел. — В. Т.), поскольку в зале очутятся два Гамлета». Сам цесаревич охотно входит в эту роль, рассказывая друзьям о встрече с тенью Петра (правда, не Петра III, а Петра Великого), которая воскликнула: «Павел, бедный Павел, бедный князь!».

Почести и торжественные приемы, которые оказывались в его лице великой державе и великой государыне, он принимал на свой счет. Он полагал, что Европа, восхищена им и боится его… Бедный Павел! Вообще же Европа только расстраивала его. «Эти немцы обогнали нас на два века!» — воскликнул он, когда пересек русскую границу.

В 1783 году, после смерти Григория Орлова, дворец бывшего фаворита Екатерины II в Гатчине, построенный итальянцем Ринальди, перешел к Павлу и стал его любимым местопребыванием. Здесь он создавал свою армию, полагая, что продолжает дело своего прадеда, здесь был его двор — рыцарский, как он считал. И прообразом будущего царствования стала Гатчина, а екатерининский двор, видя Гатчину, содрогался.

Павел был реформатором по натуре, реформатором, задумавшим упорядочить государство, подтянуть распущенное дворянство, облагодетельствовать подданных, быть одинаково добрым для всех государем. Дитя века Просвещения, Павел, после революции во Франции желавший пушками воевать с идеями энциклопедистов, хотел, как и Робеспьер с Маратом, облагодетельствовать людей, не считаясь с их волей и желаниями. Но он не был якобинцем, он был самодержцем. И реформаторские планы в сочетании с сумасбродным характером дали результаты удивительные.

Из хаоса идей, бродивших в его голове, еще в Гатчине выкристаллизовалась мысль о военной реформе. Начать, как великий предок, с армии, остальное приложится. И он начал: создал гатчинцев — двухтысячное войско, одетое по прусскому образцу и затянутое в мундиры, носившее напудренные парики, косички и гамаши.

Жить при гатчинском дворе было трудно. Мнительность и раздражительность великого князя отравляли жизнь семьи и придворных. Малейшее возражение вызывало гнев. Однажды он приказал высечь кучера за то, что тот отказался свернуть на дорогу, по которой не было проезда, заявив: «Пусть лучше я сверну шею, но чтобы слушались». Любимец Павла Растопчин писал: «Не без чувства скорби и отвращения следят здесь за образом жизни великого князя; он как будто все усилия прилагает к тому, чтобы вызвать ненависть к себе».