Убийственная красавица

Дедушки уже нет в живых, так же как нет старшей сестры матери, Лоррейн. Другая сестра, Рути, десять лет назад переехала в Калифорнию, и они почти не общались. Так что их осталось трое — Далила, мать и бабушка. Грешная троица, любила шутить ее мать. Куда же она все-таки подевалась?

— Кэрри, это ты? — позвала из гостиной бабушка.

— Нет, бабушка Роуз, это я.

— А-а-а…

Женщина даже не попыталась скрыть своего разочарования, хотя ни она, ни мать девочки вообще никогда не скрывали его по отношению к своей единственной дочке и внучке. Далила вошла в захламленную гостиную. Хотя сложно было бы сказать, чем она захламлена. Там не было ни книг, ни разбросанных повсюду старых газет — ни мать, ни бабушка в руках не держали ничего кроме модных журналов, — и в комнате казалось довольно чисто. Зато какой только дряни здесь не было. Повсюду лежали кружевные салфеточки — на спинке рыжеватого дивана и коричневого кожаного кресла, на телевизоре, на журнальных столиках, стоявших по обе стороны дивана. Стеклянный кофейный столик посреди комнаты загромождали последние номера «Вог» и стопка «Ин Шейп». В углу, рядом с дедушкиными часами, которые давно не ходили, стоял сервант красного дерева со стеклянными дверцами. Сервант был битком набит полупрозрачным розовым и зеленым стеклом времен Великой депрессии[21] и бабушкиной коллекцией старинных фарфоровых статуэток. Бабушка говорила, что это антиквариат, мать же называла их старым хламом. Однажды по секрету она сказала Далиле, что повыбрасывает их — «всю эту кодлу», как она выражалась, — как только бабушка Роуз уйдет от них.

Кэрри никогда не говорила «умрет», она всегда говорила «уйдет». Также среди ее излюбленных выражений были «сыграть в ящик» и «отбросить коньки», хотя при бабушке она никогда ничего подобного не произносила, зная, какой гнев вызовут у той подобные кощунственные слова. Далила знала, что Кэрри мирится с отвратительным характером и властолюбием своей матери только из расчета на то, что к ней перейдет ее состояние.

— Как дела, бабушка Роуз? — спросила Далила, осторожно подходя к старухе. Бабушка сидела посреди дивана, на самом краешке. На ее распухших ногах красовались обшарпанные розовые тапочки, крупные мужские ладони покоились на коленях. Волосы старухи были выкрашены в насыщенный красновато-каштановый цвет, хотя на лбу уже проглядывали седые корни. У нее было круглое лицо с грубыми чертами, карие глаза смотрели холодно и неумолимо. Разве бабушки не должны быть существами добрыми и мягкими? Разве не должны встречать тебя с распростертыми объятиями и угощать свежеиспеченными пирожками? Иначе вообще зачем они нужны?..

— Как у меня, по-твоему, дела? — ответила бабушка. — Я страшно обеспокоена.

— Мама вернется с минуты на минуту, вот увидишь, — сказала Далила, нисколько не уверенная в собственных словах. Где она вообще сейчас находится? Почему не звонит? — Она не звонила?

— Если бы она позвонила, то я бы не беспокоилась.

— Да, конечно. — Далила глубоко вздохнула, стараясь не показывать своего раздражения. Она пыталась убедить себя в том, будто бабушка огрызается потому, что беспокоится из-за дочери, но та просто не умела разговаривать иначе. Неудивительно, что Кэрри пользовалась любой возможностью, чтобы уйти из дома, и не торопилась возвращаться домой. А когда она все-таки объявлялась, то все свободное время проводила за компьютером — лучше уж спокойно поболтать в чате, чем молча сносить упреки матери. В сети всегда можно огрызнуться в ответ.

— Я решила, это она, когда автомобиль подъехал.

— Это была машина шерифа Вебера. Он подвез меня до дома из «Честерса».

— Ну и зря, — сказала Роуз. — Тебе нужно больше двигаться.

Далила с трудом выдавила улыбку и пошла на кухню.

— Тебе принести что-нибудь, ба? Колу или сок?

Роуз покачала головой:

— Нет. И тебе не советую. Ты хотя бы знаешь, сколько сахара содержится в стакане кока-колы? И про апельсиновый сок говорят то же самое. Ты в курсе?

— Да, ты уже не раз говорила мне об этом. — «По миллиону раз на дню», — подумала Далила, зашла в маленькую кухню, открыла холодильник и потянулась за банкой колы.

— Пей простую кипяченую воду, — посоветовала бабушка, как будто видела сквозь стены. — Говорят, что в день нужно выпивать не менее восьми стаканов воды. Ты хоть знаешь об этом?

— Разве можно выдуть столько воды? — ответила Далила, вскрывая банку. В воздух с шипением вырвался газ, пощекотав ей ноздри. Она поднесла банку к губам и с наслаждением сделала большой глоток.

— Вот дуреха, — пробормотала Роуз достаточно громко, чтобы ее услышали. — До чего же упрямая!

— Ты точно ничего не хочешь, ба? Здесь, кажется, осталось мороженое.

— Да нет же, боже ты мой. Говорят, что после семи часов вообще нельзя ничего есть.

— Кто говорит? — Далила вернулась в гостиную, с мрачной решимостью сжимая в руке банку колы, и плюхнулась в коричневое кожаное кресло. Раздался громкий свистящий звук, будто кресло застонало под тяжестью ее веса.

— Все говорят, — сказала Роуз. — И поосторожнее с этой колой. Если расплескаешь…

— Не расплескаю.

— …сама будешь убирать, — закончила бабушка.