Убийственная осень

— И вот, — продолжал отец, — я его к себе забрал. Я тогда только свое дело начал. Сперва все ладилось — попали мы в струю. Он у меня помощником стал работать. Все исправно делает, купили мы себе по иномарке. Он шмотьем дорогим обзавелся. Только и делает, что вкалывает и днем и ночью, каждые две недели в командировку на север ездит, торговали мы тогда карельским лесом. Зовем, бывает, его поразвлечься, а он все: не хочу, некогда. «Я, — мне сказал, — когда в работе, о ней забываю». Как-то все-таки вытащил его в ресторан. Он и выпил прилично, но я сижу, не возражаю, пусть, думаю, расслабится, а то чуть ли не два года подряд пашет за четверых. Он и говорит, языком еле шевеля: «Я вон где, а поглядим, где эта сучка окажется без меня! В ближайшей подворотне!» Я сижу, досадую, я ведь решил, что он о ней и думать уже забыл.

«Дурак, — говорю, — что ты все об этой извращенке, нету, что ли, в мире других женщин? Ты теперь с деньгами, можешь себе хоть фотомодель купить. Выкинь суку эту из головы. И чего ей надо было — на других баб ты не глядел, все деньги — в дом, даже посуду мыл за нее да прибирался!»

И вот вышел я в сортир, вернулся, а его нет. Я на стоянку, машина его тоже пропала. Вот, думаю, черт, как доедет до дома, он же в дымину. Вернулся, мне официант говорит: «Все требовал, чтобы его к машине отвели, поднял шум. Мы его под белы рученьки и проводили. Каждому по пятисотке дал». — «Урод, — говорю, — он же вмажется куда-нибудь!» — «А это, — отвечает, — не наша уже печаль».

Полетел я за ним. От спешки сам чуть на парковке чужой джип не задел. Два перекрестка проехал, на третьем его нашел — врубился в столб на полном ходу. Еле откачали. Ноги переломаны в трех местах, ребра в куски, руки, череп чуть не проломлен. Хорошо, я вовремя подоспел, а то сбагрили бы в бюджетную больницу, там бы ему и кран-ты. Ничего для него не пожалел, врачей нанял, лекарств накупил. Сижу у его кровати, вспоминаю, как мать покойная мне говорила: «Где б ты ни был, а младшенького из виду не упускай, береги от всего — от плохих людей, от водки да от баб». Как чуяла все равно. Похожи мы с ним, но характером он помягче меня. Ну, оклемался, полгода еще в хорошем месте реабилитацию проходил. Но с того дня, как врезался, стал странным каким-то — речь замедлилась, от головной боли все время мучается — еще бы, череп ему тогда пробило нехило. Заступил на работу. Тихий стал, вялый какой-то даже. В церковь стал ходить.

Однако работает нормально, хотя и видно, что трудно ему. По-прежнему все время в разъездах. Я себе квартиру новую купил, ему большую комнату выделил. А в том году как раз впервые вышла проклятая ее передача. Я, как она начиналась, так сразу телик выключал — ни к чему, думаю, ему ее видеть. Передача шла ночью, а он всегда ложился рано, потому что сильно уставал. И вот собирается он в командировку. Самолет — в пять утра. Он, конечно, до двенадцати подремал, потом собираться стал. Собрался, видит, а времени еще много до вылета. Ну, поел, поспать попытался. Мне говорит: «Все равно не заснуть мне» — и телик включил. И как назло, там она.

Я сказал ему: «Давай выключу, отдыхай», — он глазами в экран впился. Отвечает, вроде не беспокойся, брат, это я специально включил, проверить хочу, переболел ею или нет, и теперь вижу, что переболел, без горечи на нее смотрю.

А она, стерва, будто похорошела за эти годы, посвежела, накрашена, платье дорогое. Шейка тоненькая, шапка волос блестящих. Брат выключил телик, говорит: «Прикорну на часок, а ты меня разбуди ровно в три».

Пошел я спать, поставил на три будильник. Лежу, а не спится. Слышу — кажется, в его комнате телик опять бормочет. Пошел бы к нему, может, хоть на пять минут раньше… чуяло сердце. Вхожу — нет его нигде. Что такое? — думаю. В ванную заглянул — нет. Может, решил пораньше в аэропорт поехать? Да нет, стоит сумка запакованная. Вижу — окно открыто. Это зимой-то. Я сразу к окну — гляжу вниз, а он на козырьке подъезда лежит. Записку оставил, вазочкой придавил, чтобы ветром из окна не унесло.

Написал: «Я думал, не сможет она без меня, как я без нее не могу. А она от меня, как от обуви, избавилась, которая жмет, и теперь ей без меня легко и хорошо. Ее, брат, не трогай».

Держу я в одной руке бумажку, в другой вазочку, а по телику Шура эта как раз свою фирменную фразочку произносит: «С вами была Шура Каретная. Любите по-другому»!

Вот, думаю, любил тебя брат по-настоящему, другой так любить не будет. А что ты, стерва, все искала? Любовь другую, чтоб тебя по-другому любили. Швырнул я вазочку в чертов ящик. Жена прибежала. Понять ничего не может — я по квартире мечусь, внизу у подъезда уже сирены ревут. Оделся я кое-как, достал из тайника газовый пистолет — из него, конечно, не убьешь, но, если вблизи стрелять, лицо здорово обжечь можно. Вот, думаю, не покажешься ты по ящику больше. Жена вцепилась в меня, еле я ее с себя стряхнул.