Убийственный возраст

– Ты дурак, Игорь Павлович, или только прикидываешься? – ехидно спросил он. – Девчонка вокруг тебя вертится, а ты от нее нос воротишь. Махнул бы мне незаметно, я бы свалил на улицу, уголь в тачку покидал, а ты ее – на диванчик! Он, правда, грязный, засаленный, но я по молодости лет на такие мелочи внимания не обращал. Где поймал женщину – там и приголубил.

– А сейчас как? – улыбнулся инспектор.

– Сейчас – никак! – сверкнул железными зубами кочегар. – Хотел бы, да не могу – гидравлику в причинном месте приморозил на лесоповале в последнюю ходку. Желание есть, свербит в груди, реализации требует, а возможности нет.

– Вот и у меня так же! Желание есть, а долг не позволяет.

– Наплюй ты на этот долг! – воскликнул истопник. – Время бежит, оглянуться не успеешь, как возможности иссякнут. Захочешь с женщиной почудить, а потенции уже нет, одни воспоминания остались. Жизнь человеческая коротка, а жизнь мужская – еще короче. То, что упустил по молодости, под старость уже не наверстаешь.

– Я подумаю, – серьезно сказал Ефремов.

– Подумай, а пока я вот что тебе расскажу. Про кражу из гастронома на улице Ворошилова слышал? Заходил тут ко мне один интересный человечек, с ворами трется, но сам не фраер, и зоной от него не пахнет. Короче, вот что он мне про ту кражу рассказал…

Вернувшись поздно вечером в отдел, Игорь обнаружил у себя на столе записку: «Звонила какая-то Ефросинья Ивановна. Сообщала, что ее положили в кардиологию. Просила заехать к ней, как сможешь».

22

В среду Ефремов выкроил время и заехал в больницу к Ефросинье Ивановне. Старушка была так плоха, что вышла из палаты с большим трудом.

– Игореша, у меня к тебе огромная просьба, – тихо, так, чтобы никто из посторонних не услышал, сказала она, – съезди к Любе, попроси ее, чтобы приехала. Мне надо с ней кое о чем поговорить по-женски.

Люба была младшей дочерью Ефросиньи Ивановны. Со старшей дочерью пенсионерка не общалась, а с младшей поддерживала отношения: поздравляла ее открытками на праздники, на дни рождения Любы и ее детей приезжала к ним в гости.

– Тетя Фрося, я за Любой бегать не буду. Она на заводе посменно работает, когда по вечерам дома бывает – не вычислить. Давайте сделаем проще – я вам сам все привезу по списку.

– Неудобно же, – вздохнула старушка.

Ефремов придвинулся к больной и прошептал на ухо:

– Ночную рубашку, трусы, что еще?

– Игореша, меня же по «Скорой» сюда привезли, собраться толком не дали… – стала оправдываться пенсионерка.

Ефремов терпеливо выслушал ее, сделал пометки в блокноте.

– Все привезу. – Он поднялся с жесткого больничного топчана, но старушка вновь усадила его.

– Ты вот что, Игорек, – зашептала она, – сходи к моему лечащему врачу, поговори с ним, пусть он признается, что со мной такое происходит. Я ведь не в первый раз в кардиологии лежу, но раньше такого не было. Вот тут, – она показала на подреберье с правой стороны, – тут стало все холодеть изнутри, словно я кусок льда проглотила, и он не тает, а только больше становится. Ты, Игореша, сходи к врачу, покажи ему корочки милицейские, постращай его – пусть все как есть расскажет, а то мне вообще ничего не говорят.

Игорь демонстративно взглянул на часы.

– Хорошо, я поговорю. До завтра, тетя Фрося!

По пути Ефремов заглянул в ординаторскую. Лечащий врач Ефросиньи Ивановны Шипунов был на месте.

– Так вы ее племянник? – усомнился врач.

– Любимый племянник. – Игорь сунул под нос врача раскрытое служебное удостоверение.

– А-а-а, ну это другое дело! – протянул врач. – С сотрудником столь уважаемой организации можно откровенно поговорить. Вы действительно ее родственник?

– До армии в одном подъезде с ней жил. Моя бабушка и Ефросинья Ивановна были подругами.

– В одном подъезде жили – это почти родня. Коллеги, нам надо поговорить.

Два врача, ни слова не говоря, поднялись с места и вышли из ординаторской.

– У вас так же? – спросил Шипунов.

– Абсолютно. Только говорят: «Пошептаться надо».

– Какая у нас все-таки скученность! – Врач достал сигарету, закурил. – В Америке у каждого врача в больнице свой кабинет, а у нас…

– Доктор, мы не в Америке, – мягко пресек разговор на отвлеченные темы Ефремов. – Давайте поговорим о здоровье Ефросиньи Ивановны. С ней что-то серьезное?

– У нее заканчиваются жизненные силы, а так ничего существенного – небольшие перебои в работе сердца. В ее возрасте и при ее состоянии здоровья – обычное явление.

– Про жизненные силы нельзя ли поподробнее?

– Охотно объясню. – Врач докурил сигарету, затушил окурок в массивной стеклянной пепельнице. – Представьте некий сосуд, к примеру, огромную бочку. Этот сосуд наполнен жидкостью: водой или кровью – без разницы. В момент рождения человека в днище сосуда открывается клапан, и жидкость начинает вытекать наружу. Как только бочка опустеет – человек умрет по естественным причинам, от старости. Я доходчиво объясняю?

– Исключительно! Ваша аллегория комментариев не требует.