Объявленная по инициативе Берии амнистия почти вдвое сократила население ГУЛАГа, но в народе ее сразу же прозвали не бериевской, а ворошиловской, поскольку объявлена она была от лица Президиума Верховного Совета СССР и его председателя Ворошилова. 27 марта 1953 года был издан Указ, подписанный Председателем Президиума Верховного Совета СССР К.Е. Ворошиловым, поэтому в народе амнистия 53-го года называлась «ворошиловской». Из 2 526 402 заключенных и подследственных, находившихся в тот момент в тюрьмах и лагерях, подлежало освобождению 1 181 264 человека, не представлявшие особой общественной опасности. В их число входили лица, осужденные на срок 5 и менее лет, осужденные на больший срок за должностные, хозяйственные и воинские преступления, пожилые и больные заключенные, беременные и женщины, имеющие детей в возрасте до 10 лет, а также несовершеннолетние. Берия предлагал еще более широкую амнистию, которая затронула бы большинство политических заключенных (у них срок обычно был не меньше 8 лет), но коллеги по Президиуму ЦК его не поддержали. Одновременно Лаврентий Павлович добился отмены ограничений на прописку в большинстве городов и пограничных местностей. Кроме закрытых военно-промышленных городов, режимными остались Москва, Ленинград, Владивосток, Севастополь и Кронштадт. Делалось это для того, чтобы амнистированные вернулись в родные места и могли легче адаптироваться к жизни на воле. Берия подчеркивал: «Установленные ограничения для свободного перемещения и проживания на территории СССР вызывают справедливое нарекание со стороны граждан. Следует отметить, что такой практики паспортных ограничений не существует ни в одной стране. Во многих капиталистических странах – США, Англии, Канаде, Финляндии и Швеции – у населения паспортов вообще не имеется, о судимости никаких отметок в личных документах граждан не делается». После ареста Берии ограничения по прописке были без особого шума восстановлены.
Разумеется, пребывание в тюрьме никого лучше не делает, и многие безобидные бытовики или осужденные по печально знаменитому закону «семь-восемь» (от 7 августа 1932 года) за то, что подбирали колхозные колоски, в лагерях приобрели вполне уголовные наклонности. И Берии пришлось откликаться на жалобы с мест о бесчинствах амнистированных. Так, 21 мая 1953 года он писал в управление внутренних дел Краснодарского края: «…В г. Кропоткин много случаев бандитизма, воровства и других уголовных проявлений, вследствие чего местные жители опасаются ходить по городу в позднее время. Примите необходимые меры к усилению борьбы с уголовной преступностью и охраны общественного порядка в г. Кропоткин. О результатах доложите».
Тут была принципиальная разница с ситуацией конца 30-х годов, когда, ликвидируя ежовские «перегибы», подследственных и выпускаемых на свободу осужденных, чьи дела были признаны фальсифицированными, освобождало непосредственно МВД, без каких-либо публичных указов об амнистии. Тогда действительно освобожденные и их родственники могли связывать свое вызволение из застенков с именем Берии. Но совсем иная ситуация была с амнистией 1953 года. Рядовые граждане совершенно не знали механизма принятия решений в Президиуме ЦК и никак не были осведомлены о том, что амнистия была объявлена по предложению министра внутренних дел товарища Берии. Это уже потом, когда Берия был арестован и его противники стали критиковать его за негативные последствия амнистии, выразившиеся, как считало общественное мнение, во всплеске преступности, в народ было запущено название «бериевская амнистия», и на Лаврентия Павловича списали все грехи «холодного лета 1953 года».
Берия никак не мог полагаться на народную поддержку в осуществлении тех или иных реформ. Народ его попросту не знал. О «бериевской оттепели» 1939 года уже успели позабыть. А после войны и вплоть до смерти Сталина он руководил сверхсекретными проектами по созданию атомной и водородной бомб, о которых не то что народ, а в ЦК партии мало кто знал. А то, что он рассылал собственные записки вместе с постановлениями Президиума ЦК в парторганизации на места, само по себе не могло способствовать росту популярности Берии среди партноменклатуры. Скорее наоборот. Предлагавшиеся Лаврентием Павловичем реформы были для партийных работников как нож острый, поскольку ограничивали их власть и только укрепляли ненависть к «лубянскому маршалу».