Убийство чёрными буквами

Через полчаса Кинтайр сидел на диване и рваными вдохами заполнял легкие дымом.

— Ну, хорошо, — сказал он. — Физически вы заставили меня расслабиться.

— Помогает, верно?

Ямамура прислонился к стене и вытер мокрое лицо.

— Немного. Но это не лекарство.

Кинтайр мрачно посмотрел на день и ночь.

— А я и не говорил, что это лекарство. Есть под рукой транквилизаторы?

— Есть. Но не помогают. Мне просто нужно это пережить.

— Симптомы те же самые?

— Да. Тщетность. Потеря. Уничтожение. Горе? Нет, это слишком здоровое слово. Сейчас я говорю с вами только самой верхней частью мозга, понимаете? А внизу все то же самое.

— В основном вы чувствуете вину, — сказал Ямамура.

— Возможно. Я видел, как утонула сестра. Когда корабль раскололся, я держался за рею. ее пронесло мимо меня. Я протянул к ней руку, наши пальцы соприкоснулись, и она снова ушла. А я не выпустил рею.

— Если бы вы это сделали, утонули бы оба. Я знаю тихоокеанский прибой. Да если еще тайфун… Вы виноваты только в том, что вам повезло больше, чем ей.

— Конечно, — сказал Кинтайр. — Я говорю это себе уже двадцать лет.

— Мне вы эту историю рассказывали пока только три раза, — сказал Ямамура. — Не люблю салонный фрейдизм, но кажется очевидным, что тут участвует нечто большее, чем простой факт, что вы выжили, а она утонула.

Кинтайр привстал. Он почувствовал прилив гнева.

— Осторожней! — выкрикнул он.

Лицо Ямамуры стало совершенно бесстрастным.

— Ага. Успокойтесь, сынок. Я все-таки черный пояс. Вы сможете только привести в беспорядок эту приятную комнату.

Кинтайр крикнул:

— Ничего не было!

— Я никогда не говорил другого. Конечно, не было ничего неправильного. Я не говорю, что у вас были какие-то сознательные мысли, которые вы не можете вспомнить. Или даже если вспоминаете время от времени, что в них — и в ваших подсознательных желаниях — может быть злого? Она была единственной девочкой вашего поколения, которую вы могли видеть неделями и месяцами. И вы любили ее. Может ли любовь быть грехом?

Кинтайр осел. Ямамура положил руку ему на плечо.

— Есть история о двух монахах буддистах, которые шли куда-то, — сказал он. — Они пришли к реке. На берегу стояла женщина, боясь переправиться. Один из монахов перенес ее. Потом они пошли дальше. Любезный монах весело напевал, второй все больше мрачнел. Наконец второй монах воскликнул: «Как мог ты, монах, брать на руки женщину?» А первый ответил: «А ты что, все еще несешь ее? Я опустил ее у брода».

Кинтайр не шевельнулся.

— Прошу простить мой любительский психоанализ, — сказал Ямамура. — Это не мое дело. — Он помолчал. — Я хотел только сказать, что тем, кого мы несем в себе, полезно было бы время от времени отдохнуть от нас.

Он сел рядом с Кинтайром и достал трубку. Какое-то время они молча курили.

— Что ж, — сказал наконец Кинтайр. — Вы поняли, что за убийствами?

— Нет. Я подумал, что вы нас скажете. Но я могу подождать.

— О, я могу сказать. М-м-м-арджери…

Ямамура сильными пальцами размял плечи Кинтайра и основание шеи.

— Продолжайте, — сказал он.

— Смерть Марджери — вероятно, она вернула Морну — я подвел их обеих. Мне не нужен рассказ О’Хирна, чтобы понять, кто стоит за этим. Я мог сказать это вчера днем, если бы воспользовался головой… Ой!

— Это, — объяснил Ямамура, — чтобы помешать вам уйти в штопор. Вы можете винить себя только в том, что вы человек и поэтому ограничены, склонны к ошибкам и не можете делать одновременно много дел, катаясь на роликовых коньках. Если снова забудете об этом, я ущипну вас в более уязвимое место. Почему бы вам не проглотить одно из химических утешений?

— Я вам говорил, что они мне не помогают.

— Я сам не слишком высокого мнения о них, но все же примите.

Когда Кинтайр вернулся и снова сел, Ямамура сказал:

— Хорошо, давайте. Кто наш человек?

18

— Клейтон, — сказал Кинтайр.

— Что? — Трубка едва не выпала из руки Ямамуры. — Какого дьявола? Как это возможно?

— Брюс слишком много знал о рэкете Клейтона.

— О каком рэкете? Клейтон чист. Я не слышал ни намека…

— О, да. По эту сторону Атлантики он достаточно чист.

Ямамура пробормотал что-то непристойное.

— Откуда вы знаете? — добавил он.

— Это соответствует фактам. Брюс переписывался со своим дядей Луиджи, человеком из секретной службы. При этом они обсуждали возникновение высокоорганизованных преступных синдикатов в послевоенных средиземноморских странах. Клейтон был тип дельца, который трижды подряд разорялся: в депрессии, после смерти первой жены и после развода со второй. Должно быть, это очень обозлило его, и он решил, что никогда больше не будет бедным и беззащитным. Он появился в Италии во время войны как офицер квартирмейстерской службы. Прекрасная возможность заняться черным рынком, если согласен идти на некоторый риск. Чудо не в том, что некоторые люди из этой службы становятся преступниками, а в том, что большинство остаются честными. Клейтон начинал, вероятно, с малого: с сигарет и суточных продовольственных рационов. К концу войны он был связан с крупными фигурами итальянского преступного мира и понял возможности этого. После демобилизации он занялся этим вплотную.