Барон побагровел, в чертах его лица проступила почти угрожающая жестокость. Маркиз слегка развел руками, словно говоря: «Разве это не самый лучший выход?..»
Он глядел на барона с сердечностью, почти по-братски. И в самом деле, маркизу де Санта Клаусу не часто доводилось так волноваться.
— Ну что ж! — сказал барон после долгого размышления.
Он положил руку на закругленный верх подставки для дров, ощупал его пальцами, раздался легкий щелчок, и верх подставки, приподнятый на петлях, разделился на две части. Из открывшегося углубления барон достал бриллиант и протянул его маркизу. Ровно и отчетливо он произнес:
— Второй вы найдете в…
Барон осекся, не успев завершить фразу. Маркиз де Санта Клаус нажал на верх второй подставки и обнаружил там второй бриллиант. Он положил оба камня в свой жилетный карман, словно это были мелкие монеты. Затем пригубил бокал и попытался затянуться. Сигара успела погаснуть. Маркиз прикурил от головни.
— Видите ли, барон… — начал он.
Барон стоял выпрямившись. Ни один мускул его лица, на которое падали отсветы огня, не дрогнул.
— Видите ли барон, эта сказка…
Он добродушно рассмеялся.
— Черт возьми, почему вы хитрили?
— Хитрил?
— Конечно. Я распутал это во всех отношениях сказочное дело, когда убедился, что ключ от него находится именно в сказке. Я принялся искать ошибку, подробность, которая не укладывалась бы в логику сказочного действия. Человеку чуждо совершенство — поэтому ошибка должна была существовать. Я ее нашел.
Вспомните-ка… Хрустальный башмачок. А именно: потерянная бальная туфелька. Мне говорила про нее мадемуазель Арно, потом Корнюсс. Тут-то и была хитрость.
— Что вы хотите сказать?
— Очень просто:
Барон опустил голову.
— Меня мучает совесть оттого, что я стал причиной смерти аббата Фукса.
— Вы виноваты только в неосторожности. Анонимное письмо в начале прошлого месяца, затем попытка кражи шестого декабря… Позвольте вам сказать, что это письмо не показалось мне достойным внимания, а попытка ограбления, отягощенная бегством на ходулях, была просто вздором. Человек в маске вел себя так, будто он ни в коем случае не собирался совершить кражу. Цель у всех этих поступков была одна: внушить мысль о готовящемся преступлении.
Двадцать четвертого декабря, когда вы явились к аббату Фуксу под видом Корнюсса и кюре достал раку из сейфа, вам, должно быть, не стоило труда убедить его, что настоящие бриллианты — не настоящие, а фальшивые. Кюре, уже три недели одержимый страхом за свое сокровище, тут же в это поверил, бросился к ювелиру, а вы в это время… Барон, я охотно выпил бы еще немного малиновой водки.
Установилась долгая тишина.
Снопы искр взмывали над поленьями. Угли шевелились как живые. Их сияние, их переменчивые отблески создавали иллюзию бесконечного движения. Казалось, там, в камине, плавится металл — самый драгоценный из всех, что существует на земле. Толстый чурбан, обглоданный пламенем, выкатился на середину очага, раздавив своей тяжестью волшебные замки, построенные из драгоценных камней и золота, которые в нагромождении золы старательно возводил человеческий взгляд.
— Чего же вы ждете, маркиз? — внезапно с нескрываемой тревогой спросил барон. — Чего же вы ждете и не задаете вопрос, который уже вот-вот готов сорваться с ваших губ? Итак, почему? Почему я, барон де Ла Файль, совершил кражу?