Сидя напротив Татьяны, Азарханов говорил с ней на простые житейские темы. Он рассуждал о погоде, о хозяйстве, о здоровье, объяснял, как готовятся национальные блюда. Чисто дружеское расположение молодой женщины, лишенное эротического подтекста, помогало Исмаилу расслабиться, располагая к откровенности и открытости. Ему не нужно было ни хитрить, ни красоваться, ни ухаживать. В ее обществе он быстро приходил в состояние абсолютного душевного комфорта. Их отношения были просты, а беседы банальны. Они не стремились к уединению и благожелательно воспринимали общество сиделки, которая периодически присоединялась к ним, чтобы выпить чай и немного поболтать. Однако, долго их компанию она не выдерживала: ленивые и пустые разговоры не юных и скучных людей были ей в тягость.
В отличие от этой особы, Урманов был рад ее присутствию. Он знал, что благодаря ее сплетням в городе все были осведомлены о том, что Исмаил посещает Пазевскую исключительно из уважения к ней самой, и его совершенно не волнует ее дочь, проходящая курс лечения в нервном отделении их городской больницы. Джамиля в эти тонкости не вдавалась: муж ее вполне устраивал, так как не только регулярно исполнял свои супружеские обязанности, но и заботился о ней. Особенно тронуло Милю то, что в конце августа Иса вручил ей путевку в правительственный санаторий на Черном море. Отдохнуть там одной, да еще в бархатный сезон, было пределом ее мечтаний.
Азарханова потратила все лето на организацию ремонта в училище, теперь, дней за семь собиралась наладить учебный процесс, после чего рассчитывала уйти в трудовой отпуск. Таким образом, в ее распоряжении было два месяца, которые она могла потратить по своему усмотрению.
Не слезая с дивана, Джамиля дотянулась до сумки, вытащила из нее путевку и стала ее рассматривать. Между тем, размышляла она не о курорте. Ее мысли витали вокруг Пазевской.
– Вряд ли Лина протянет до ноября. Через недельку непременно схожу к ней попрощаться. Всю жизнь эта мерзавка корчила из себя гения, а по-существу была дурой набитой!
Первый раз за много лет Азарханова попыталась разобраться в себе и доискаться до первопричины своей ненависти к подруге. Внезапно, она вспомнила момент, когда в первый раз ощутила ее в полной мере.
В тот день они сидели у Пазевской, чаевничали, и Миля пересказала содержание статьи, в которой говориться о том, как в Стране Восходящего Солнца представители правящего класса тренируют силу духа.
– Представляешь, для этого в роскошных покоях привязывают к креслу живую обезьяну, раскраивают ей череп, а потом все приглашенные прохаживаются вокруг нее, ложками зачерпывают ее мозги и едят. При этом присутствующим необходимо вести светскую беседу, улыбаться и флиртовать друг с другом!
Лина поперхнулась горячим чаем, вытаращила глаза и взвилась:
– Не может этого быть! Это утка душевнобольного писаки! Никогда не поверю, будто элита древнейшего народа, чья цивилизация насчитывает тысячелетия, культивирует подобный садизм! Ненавидеть врага, сразиться с ним и прикончить – дело обыкновенное. Как-то можно объяснить даже каннибализм… Ну, убил противника, потом изжарил и съел. Это ближе к какому-нибудь архаичному ритуалу. Возможно, к вере, что после этого унаследуешь героизм врага…Но так измываться над беззащитным существом, которое тебе ничего плохого не сделало? Это не достойно звания человека!
Вспоминая отповедь подруги, Миля так же, как и тогда раздраженно передернула плечами.
– Ничего эта старая курица не понимает! При чем здесь животное? Да если у человека нет такого самообладания, он ничего в этой жизни не добьется! Помню, я ей сказала, что она рассуждает, как типичный представитель европейской культуры, а здесь наглядно представлено восточное мироощущение. Тогда эта святоша спросила: