Убийство – дело житейское

– Уж в этом-то моему мальчику никто не сможет помешать! Я великолепно все подстроила, и теперь любые его профессиональные промахи не выйдут за пределы класса. Годы летят быстро, оглянуться не успеем, как он получит диплом и заматереет. Вот тогда-то я и поставлю его во главе отдела специального фортепиано. После этого в ближайшие тридцать лет без его подписи ни одна юная пианисточка из нашей автономии не сможет даже подать документы ни в один профилирующий вуз страны! Я с восторгом буду наблюдать, как перед ним станет пресмыкаться местная интеллигенция…. И пусть кто-нибудь посмеет сказать против Мурика хоть слово! С нашими связями, да с его положением, сгноим наглеца! Устроим такую жизнь, после которой вонючий зиндан ему покажется курортом! – подытожила свои размышления Джамиля.

Помимо радости за будущее сына, чувство глубокого удовлетворения у Азархановой вызвало сообщение, полученное в обкоме: к ноябрьским праздникам, в связи с двадцатилетием ее педагогической деятельности принято решение о присвоении ей звания «Заслуженного деятеля искусств». Миля мечтала, после этого выбить себе высокую должность в правительстве, чтобы впоследствии иметь возможность претендовать на место министра культуры их автономии.

Кроме этого, особое, непередаваемое блаженство ей доставило сообщение мужа, регулярно посещающего Пазевскую о том, что лечение по-тайски Лине не помогло. Джамиля сама удивлялась, насколько сильно ее переполняло злорадство. Казалось, она могла бы и успокоиться: у Эвелины ничего хорошего не осталось, ни здоровья, ни мужа, ни работы, ни удовлетворения за судьбы детей. Так нет же… Миле, как воистину артистической натуре, нестерпимо хотелось довести дело до кульминационной точки. Ее сжигало желание проводить подругу в последний путь на театральный манер. Она лелеяла мечту появиться на кладбище во главе свиты из высшего городского начальства и ослепить сослуживцев, учеников и почитателей Эвелины своей молодостью, элегантностью и красноречием. Для этого мероприятия она уже отрепетировала душещипательную речь и приобрела за баснословные деньги французский черный шелковый костюм, аксессуары из черной кожи и роскошный гарнитур из крупного натурального жемчуга. Джамилю настолько подстегивало нетерпение доиграть до конца этот блестяще, с ее точки зрения, организованный спектакль, что она хотела знать о ситуации в доме Пазевской из первых рук. Поэтому, она и поручила мужу заезжать к Лине не реже двух раз в неделю.

Исмаил согласился регулярно навещать Эвелину Родионовну, так как искренне полагал, что только ее трудами Мурад хорошо окончил училище, а поскольку жена выдавала ему информацию в строго дозированном виде, он и не подозревал обо всей подоплеке этого дела.

Накануне вечером Иса вернулся от Пазевских поздно, от ужина отказался и после настойчивых расспросов жены, честно обрисовал критическое положение Лины. Нервно приподняв тонкие брови, Миля с довольной улыбочкой предложила мужу по такому случаю выпить по рюмочке. Исмаил хмуро посмотрел на супругу и отказался, сославшись на головную боль. Джамилю обескуражил отказ мужа составить ей кампанию, между тем ей даже в голову не пришло, что его могла шокировать подобная циничность.

Неприязнь между женщинами Иса воспринимал, как явление нормальное, но реакция жены на известие о безнадежном положении Эвелины Родионовны его откровенно возмутила. Возможно, он не прореагировал бы столь бурно на поведение Джамили, не будь в отношения с семьей Пазевских втянуто его сердце. Приезжая к ним после работы на часок-полтора, Азарханов там отдыхал душой и телом. Сидя на айване на чисто вымытой террасе и вдыхая запах политой земли, он впадал в эйфорию. В этот момент он с нежностью вспоминал отчий дом и сад, который обрабатывал вместе с братьями. Татьяна своей милой, бесхитростной улыбкой и простотой в обращения буквально гипнотизировала его. Исмаил расцветал, глядя в спокойные и грустные глаза молодой женщины, такой доброй, заботливой, и к тому же внимающей ему с искренним интересом. Его завораживали ее медлительные, проникнутые степенной грацией движения, тихий вкрадчивый голос, длинные пушистые волосы и красиво очерченные полные ноги. Ему было так хорошо, что он начинал грезить наяву. Исе казалось, будто он счастлив, и это его дом, а Таня его жена, что в комнатах спят отмытые добела толстощекие, румяные ребятишки, что в саду наливаются соком помидоры, зреют персики и виноград, а квартира на третьем этаже, которой так гордилась Миля, сгорела дотла.