С отъездом Эндрю его мать осталась на мели. Ведь это только по рассказам Эндрю родители у него были богатые и продолжали жить вместе и скапливать для детей несметное наследство, а по факту Марианна была, по сути, нищенкой. В ноябре 1995 года Пит Кьюненен к тому же внезапно отозвал распоряжение перечислять ей свою военную пенсию в размере 650 долларов в месяц, поскольку деньги, по его словам, он давал только на завершение обучения Эндрю. Это лишило Марианну возможности оплачивать съемную квартиру, и уже в декабре она съехала, отправилась в Иллинойс, где жили к тому времени двое ее старших детей, и в скором времени устроилась там кое-как жить на социальное пособие.
Тем временем Эндрю наконец получил возможность наслаждаться роскошной жизнью во всей ее полноте. После стольких лет безуспешных поисков он наконец причалил к берегу земли обетованной — нашел человека, способного помочь воплотиться его мечтам. «В гей-сообществе Эндрю изыскал возможность распахнуть перед собой все двери, за которые поставил себе целью проникнуть», — восхищается другом Роббинс Томпсон. Норман наконец расщедрился в отношении Эндрю: оплачивал его кредитные карты, позволял разъезжать на своем новехоньком
«Переселяясь к Норману, он, в принципе, отдавал себе отчет, что всё это делается строго на финансовой основе, — говорит Роббинс. — Конечно, взаимная привязанность там тоже была немалая, тут даже вопросов нет. Но оба они были трезвомыслящие люди и ясно понимали, что происходит на самом деле». Однако Эндрю по-прежнему скрытничал относительно своей новой жизни и не любил признавать ни того, что больше себе не принадлежит, ни того, что его отношения с Норманом включают секс.
Попав в такую сладкую ловушку, Эндрю ни словом не намекал Норману ни о своих садомазохистских наклонностях, ни о привычке к порнографии, зато занялся обустройством быта, вспомнив о своих архитектурно-дизайнерских способностях. На устроенном Норманом коктейле, вспоминает один из гостей, Эндрю заявил: «Ненавижу жить прямо на набережной. Хотелось бы перебраться повыше, на гору Соледад». С этого высокого холма над бухтой Ла-Хойя с большим белым крестом на вершине открываются сказочные виды, особенно на закате. Не прошло и месяца, рассказывает этот приятель, как Эндрю похвастался ему: «Норман купил мне дом на горе Соледад». А коттедж на набережной, сказал Эндрю, они решили оставить себе для приема гостей. О чем Эндрю умолчал, так это о предыстории их нового дома: они переезжали в особняк, выставленный на продажу после смерти его предыдущего владельца, которым являлся не кто иной, как Линкольн Эстон.
Почти сразу же среди голубых сплетников пошли пересуды, рассказывает общий друг Нормана и Эндрю, сам не видящий ничего зазорного в этом поступке парочки. «Помню, — говорит он, — как они в компаниях перекидывались гордыми взглядами через всю комнату». Он допускает, что в кругу стабильных профессионалов и отошедших от активных дел пожилых богачей, в котором вращался Норман, где «крепкие пары повсюду путешествуют вместе и не распадаются по сорок пять лет», связь Нормана с Эндрю могла подвергаться осуждению как выходящая за рамки нормы: «Другой такой пары — богач и молодой красавчик — не было».
По Хиллкресту поползли слухи о том, что Эндрю нашел себе богатого папика. Никому, кроме ближайших друзей, чего-либо достоверного о Нормане известно не было. Но ярлык содержана к Эндрю приклеился, хотя ему и удавалось разубеждать в этом своих молодых друзей по отдельности. В частности, Том Идс говорит, что Эндрю его всячески убеждал, что живет с Норманом из самых искренних побуждений, желая сделать ему приятное. Ведь, посвятив себя Норману, говорил Эндрю, он тем самым лишает себя шансов на получение наследства от собственных родителей.
За покупками для нового дома Норман и Эндрю отправлялись в Лос-Анджелес, на Мелроуз-авеню, где в дорогих рядах украшений для интерьера был роскошный выбор всевозможных предметов обстановки, ковров, подлинного антиквариата и дорогих высококачественных копий всяческих произведений искусства. Нанятый Норманом профессиональный дизайнер по интерьерам вспоминает, как тот представил ему Эндрю в качестве «друга, хорошо разбирающегося в искусстве и помогающего правильно подбирать предметы обстановки». Эндрю, по его словам, знал массу всего о соотнесении исторических периодов в архитектуре и меблировке, а также крайне хорошо для человека столь молодого разбирался в истории и архитектуре.