Убийство Генриха IV

А был бы он в этих условиях доволен постоянными мятежами принцев? Мария Медичи проводила в их отношении политику, какую ей советовал вести сам Генрих IV на случай, если ей придется туго: пытаться их удовлетворить, выжидая, пока Людовик XIII не будет способен эффективно управлять государством. То же самое рекомендовали ей старые советники Генриха IV — Вильруа, Силлери, Жаннен: надо держаться, избегать применения силы, но раскалывать силы грандов, вести с ними переговоры по отдельности, удовлетворять их с помощью пенсий и ассигнований, отрывать от их клиентел бедных и неимущих дворян за счет пенсий и даров, ставить их под контроль парламентов и генеральных наместников. В целом за счет щедрот, которые нередко плохо понимали, Марии Медичи удалось избежать худшего. Она, конечно, не сумела совсем обойтись без вооруженных столкновений. Нужно ли входить в подробности запутанных перипетий борьбы, в которой, когда чиновникам подтверждали право ежегодного сбора, вокруг принцев собирались дворяне, а когда у чиновников отбирали это право, в дела государства норовил вмешаться парламент? Часто поднимались вопросы о системе обычаев королевства, о праве принцев на участие в управлении, о праве дворянства на должности, о свободах парламентов и об их контроле за государственными делами. В заявлениях принца Конде порой вновь слышался тон Лиги. Возможно, эти движения, в которых ощущалось нечто от старого лигерского духа, не были бы неприятны Равальяку[302].

Но в некоторых существенных пунктах он был бы жестоко разочарован. Он совершил убийство, потому что король не запретил в своем королевстве всякую религию, кроме католической. И в этом отношении Равальяк не добился никакого результата. В какой-то момент опасались серьезных волнений. «Повсюду ходили слухи о близкой Варфоломеевской ночи, каковые нарочно сеяли и распространяли некоторые смутьяны, пытавшиеся при помощи таких ухищрений взбаламутить народ». Отдельные протестанты бежали из Парижа. Но народ, крючники, женщины на всех рынках и площадях Парижа во всеуслышание говорили, что больше не хотят гражданских войн. Мол, уже довольно они ели собак, кошек и лошадей; мол, до свар вельмож им нет дела. «Пусть, кто хочет, идет в Шарантон, а мы будем жить в мире». Действительно, два дня спустя после смерти короля приверженцы так называемой реформатской религии могли в полном спокойствии отправлять свой культ в Шарантоне, не вызвав никакого ропота. Правительство немедленно разослало парламентам письма, призывавшие соблюдать эдикты примирения, а следовательно, и Нантский эдикт. Эти письма были без затруднений зарегистрированы, прочитаны и обнародованы во всех президиальных судах, ба-льяжах и сенешальствах[303].

3 июня 1610 г. королева при всеобщем одобрении могла подписать подтверждение Нантского эдикта.

Более того, удар ножа Равальяка привел к укреплению военной организации протестантов. В 1611 г. Сомюрская ассамблея реорганизовала провинциальные ассамблеи и провинциальные советы и подчинила крепости последним. Те должны были надзирать за их состоянием, посылать инспекторов для их проверки и проводить смотры гарнизонам, которые следовало набирать только из солдат, принадлежащих к так называемой реформатской религии. Провинциальные советы должны были назначить в каждую крепость финансовую комиссию, чтобы она сама платила военнослужащим и оплачивала расходы крепостей. Провинциальным советам надлежало заключать все договоры на постройку укреплений и на их ремонт и посылать инспекторов на эти работы[304].

Военная организация протестантов позволяла протестантским вельможам, «государственным гугенотам», участвовать во всех восстаниях и развязывать их, причем обязательно в тот момент, когда из-за важных событий за рубежом правительству нужно было иметь свободные руки, чтобы действовать. Она делала протестантский федерализм невыносимым, и королевское правительство в два приема уничтожило политико-военную организацию протестантов: в 1621–1622 гг. и «Эдиктом милости» в 1629 г. Сравнив ее с системой обычаев королевства, мы увидим, что эта политико-военная организация была по сути феодальной, а значит, несовместимой с государством, которое становилось национальным, унитарным и абсолютным. Хотя протестанты, «религиозные гугеноты», впоследствии показали себя верными подданными, особенно во время Фронды, хотя они демонстрировали преданность абсолютизму, с 1659 г. остатки их организации были постепенно уничтожены. А ведь их судебная и полицейская организация не была несовместима с системой обычаев королевства, и ее можно было бы сохранить. Их религиозная организация полностью соответствовала структуре сословий и общественных групп королевства. Было бы выгодней позволить ей существовать дальше.