Убийство Генриха IV

Что касается общественных лиц, то автор настаивает на идее договора между королем и народом, обладающим верховной властью, и на том, что из этого вытекают права и обязанности обычных должностных лиц. Чиновники короны, судейские «зависят не собственно от суверена, а от верховной власти». Суверен присягает этой верховной власти. «Представляется, что существуют взаимные обязательства между королем и служащими короны, в каковом королевстве не вся власть находится в руках короля, а только высший уровень этой власти, равно как и служащие имеют в ней свою долю в зависимости от своего уровня». То есть народ будто бы поделил верховную власть между «сувереном» и должностными лицами, и король оказывается кем-то вроде должностного лица — более высокого в иерархии, нежели прочие, но той же природы. «Если же… тот, кто является королем по избранию или наследственному праву, явственно уклоняется от выполнения условий, на которых, и не иначе, он был признан и объявлен королем, — кто может усомниться, что низшие должностные лица королевства, а равно города и провинции, каковыми им было поручено управлять от имени верховной власти, освобождаются от своей присяги, во всяком случае, настолько, чтобы им было дозволительно противиться явному угнетению со стороны королевской власти, каковую они присягали защищать и охранять в соответствии со своей должностью и особливым ведением…» Присяга обязывает должностных лиц охранять законы. «Они обязаны (даже с помощью оружия, если возможно) принимать меры против ярко выраженной тирании, ради спасения тех, за кого они отвечают, вплоть до того, что по общему решению сословий… ради населения можно пойти дальше…»[131]. Все это тоже, как мне представляется, заметно более радикально, чем у Кальвина.

Но дальше наш автор, говоря о должностных лицах, специально назначенных, чтобы не позволять суверену злоупотреблять властью, добирается до тех, кто «призван быть защитниками прав верховной власти, дабы удержать суверена в рамках его долга», до Генеральных штатов. Чтобы осознать их обязанности, достаточно принять во внимание, что народы создали королей в интересах самих народов. А права народов неограниченны. Следовательно, Генеральные штаты могут смещать королей, ставших тиранами, даже карать их, и, делая это, они «выполняют долг и присягу, каковые дали Богу и своей Родине»[132].

И это легко объяснимо: «При всех договорах, каковые достигаются простым соглашением сторон, те, кто принял обязательство, могут также расторгнуть его, когда на то есть причина; следовательно, те, кто вправе назначить короля, вправе и сместить его. Если есть некое верное основание расторгнуть договор или соглашение, чем аннулируется и само обязательство, так это случай, когда явно нарушаются существенные условия, о соблюдении которых стороны договаривались, когда принималось обязательство…»[133].

Но если даже королю не было выставлено никаких условий, это еще не значит, что он вправе действовать по своей прихоти. «Кто более виновен в этом преступлении (оскорблении Величества), когда тиран явственно преступает все Божьи и человеческие установления?» Король обязан соблюдать общественное право, естественное право, божественное право, как и все люди[134].

Таким образом, наш анонимный автор воспроизвел все тезисы средних веков о тираноубийстве: и положения «Поликратика», книги III, главы XV, и положения святого Фомы Аквинского из «Комментариев к Сентенциям», и даже положения Бартоло, кроме разве что тезисов Иоанна Солсберийского и Жана Пти о том, что тирана по действиям вправе убить частный человек, не имеющий полномочий. Но он особо настаивает на них, подкрепляя положениями — впрочем, не новыми — о народе как держателе верховной власти, о королях, создаваемых народами, о договоре между королем и народом, о присяге короля народу, об ответственности короля перед народом или его представителями.