Убийство Генриха IV

Наконец, если бы эдикт применять строго, буквально, даже дословно, как требовала в 1605 г. Генеральная ассамблея духовенства Франции, он вполне мог стать орудием борьбы и подавления.

Женевский делегат Шапоруж мог в своем письме к избирателям 22 июня 1608 г. обвинять Генриха IV, что тот стал заклятым противником протестантизма, «и мы должны думать лишь о том, чтобы помешать ему преследовать людей нашей религии»[217].

Но и «добрые католики» ничего этого не желали видеть. Да чего было ждать от короля, позволявшего с 1594 по 1599 г. своей сестре Екатерине де Бурбон, оставшейся протестанткой, устраивать кальвинистские молебны дважды в неделю в Лувре — в самом королевском дворце, в галерее, в присутствии более полутора тысяч человек? В январе 1597 г. в Лувре и на соседних улицах расклеили сатирические плакаты, озаглавленные «Десять заповедей для короля». Там было написано:

Отнюдь не будь еретиком и не заклюгай с ними соглашений.

Мягко обрати свою добрую сестру собственным примером.

Изгони всех пасторов, а равно гугенотов…[218]

«Добрые католики» ожидали от короля, чтобы быть уверенными, что он не остался в глубине души еретиком, обращения или изгнания протестантов. Поэтому, когда они узнали о переговорах о Нантском эдикте, и потом, когда стало известно содержание его статей, проповедники и особенно капуцины обрушили на эдикт громы и молнии. В Париже отец Арканж [ «Архангел»] дю Пюи — в Сент-Жермен л’Оксерруа и отец Жан-Батист [ «Иоанн Креститель»] Парижский — в Сент-Этьен-дю-Мон нападали на Нантский эдикт до конца 1598 г. Жан-Батист Парижский, родной брат Никола II Брюлара де Силлери — председателя Палаты прошений Парижского парламента, государственного советника, который в 1607 г. станет канцлером Франции, — организовал публичные молебны с целью «добиться, чтобы господа из Парижского парламента не зарегистрировали эдикт». Он водил публичные шествия с несением святейшего причастия от Сент-Этьен-дю-Мон до Сен-Жермен л’Оксерруа через Сен-Северен, и на эти шествия в самом сердце Парижа собирались все противники Нантского эдикта. Они были столь многочисленны, что шествия приобретали масштаб народных манифестаций. В конечном счете Парижский парламент запретил их, сочтя, что в этих церемониях «больше бунта, нежели благочестия»[219].

В Мане, в Туре происходили такие же события. На шествия с требованием, чтобы эдикт не утверждали, собирались целые толпы. Здесь и в некоторых других местах негодование народа разжигали проповедники.

В первые дни 1599 г. Нантский эдикт был направлен в Парижский парламент для регистрации, после которой исполнение эдикта оказалось бы в его же ведении. В большинстве парламент был настроен резко против эдикта, особенно против статьи 27, декларировавшей право протестантов занимать все официальные должности и посты. Он боялся упадка церкви и смятения в государстве. 7 февраля первый президент Ашиль де Арле привел к королю делегацию парламента, чтобы представить ему ремонстрации (возражения). Однако Генрих IV в своей знаменитой речи объявил им, что желает повиновения. Поэтому парламент cмирился и зарегистрировал эдикт после нескольких поправок, на которые согласился король: в «палате эдикта» будет один гугенот, а не шесть на семнадцать членов; свобода культа будет дозволена только в тех местностях, где она до 1 сентября 1597 г. была введена постоянно; для всех протестантских консисторий, советов и синодов необходимо разрешение короля. Нантский эдикт был зарегистрирован 25 февраля 1599 г. За Парижским парламентом последовали и провинциальные, где тоже дело не обошлось без больших трудностей. Гренобльский парламент зарегистрировал эдикт 27 сентября 1599 г., Дижонский — 12 января 1600 г., Тулузский — 19 января, парламенты Экса и Ренна — 11 и 23 августа 1600 г. Руанский парламент упорствовал до 5 августа 1609 г. Он зарегистрировал Нантский эдикт только после весьма настоятельных и неоднократных повелений короля, не желая одобрять иной религии, кроме католической, апостолической и римской. Главным препятствием была все та же статья 27: парламенты опасались, что протестанты станут пользоваться официальной властью, чтобы способствовать распространению своей «религии».

Папа Климент VIII был вне себя от огорчения. Он твердил французскому посланнику Арно д’Осса: «Это меня сокрушает. Напишите об этом от моего имени Его Величеству». Ведь каноническое право не допускало отправления «диссидентского» культа, открытия еретических школ, допущения еретиков к государственным должностям, свободы смешанных браков. Если обстоятельства властно требовали отступления от этих норм, государство должно было вступить в переговоры со Святым престолом. А Генрих IV поставил папу перед свершившимся фактом. К тому же Его Святейшество считал уступки чрезмерными.