Он надеялся, что Парижский парламент не станет регистрировать эдикт. Но когда парламент все-таки сделал это, папа вызвал к себе французских посланников — кардиналов де Жуайеза и д’Осса. Кардинал д’Осса излагает его слова. Папа заявил им, «что он — самый опечаленный и убитый горем человек в мире из-за того, что король издал эдикт на пользу еретикам, в ущерб религии… Этот эдикт, самый худший, какой только можно вообразить, предоставляет свободу совести любому и каждому, а хуже этого ничего быть не может. Благодаря ему еретики захватят должности и парламенты, чтобы распространять и продвигать ересь, и отныне будут препятствовать всему, что могло бы стать благом для религии… Мол, ему настолько больно думать, что Вы принимаете столь близко к сердцу интересы еретиков и столь холодно относитесь к тому, что касается католической религии, выполнения Ваших слов и клятв и очистки Вашей совести, что он уже не знает, чего от Вас ждать и что о Вас думать; мол, эти мысли раскалывают его мозг… А этот эдикт, который вы сунули ему под нос, наносит глубокую рану его репутации и его доброму имени, и у него такое чувство, будто его полоснули клинком по лицу. И в связи с этим он позволил себе зайти столь далеко, что добавил: как в свое время он перешагнул ров, чтобы дойти до отпущения грехов [королю], так теперь без колебаний перешагнет его еще раз, если надо будет вернуться, чтобы совершить противоположный акт». Но в конечном счете папа предпочел в декабре 1599 г. дать Генриху IV разрешение расторгнуть брак с Маргаритой де Валуа, от которой у короля не было детей, потому что Маргарита перед алтарем была принуждена ответить «да» и потому что в 1572 г. не было получено разрешение на брак в связи с близким родством жениха и невесты. Значит, по сути этот брак никогда не имел места. Он был по закону недействителен[220]
. Генрих IV смог в апреле 1600 г. жениться на Марии Медичи, племяннице великого герцога Тосканского. Этот католический брак мог оказать благое воздействие на дух короля. В 1601 г. родился дофин — будущий Людовик XIII, чьим небесным покровителем был святой Людовик, а крестным отцом — Его Святейшество. Папа умолк и стал терпеливо ждать.Тем не менее он высказал то, что думали «добрые католики». Нантский эдикт заставлял усомниться в искренности обращения короля и действенности отпущения ему грехов. Проведение эдикта в жизнь ничего не уладило. Во многих католических провинциях, где предыдущие эдикты примирения остались мертвой буквой, мысль о публичном отправлении протестантского культа казалась нововведением неслыханным и оскорбительным. Королевские комиссары, ездившие по провинциям для надзора за применением эдикта, сталкивались, особенно в Бургундии, в Нормандии, в Мене, с яростной враждебностью и многочисленными препонами. Во многих местах вновь проснулись лигерские страсти. Чернь оскверняла памятники на протестантских кладбищах. Хотя протестанты устраивали похороны после захода солнца, народ оскорблял участников погребальных процессий. Возникало множество инцидентов, разжигавших страсти. «Добрые католики» возмущались, что король расширительно толкует текст эдикта. Тот позволял протестантам продолжать отправление своего культа там, где они его публично проводили в семнадцатый день сентября 1577 г. Комиссары, проверяющие применение эдикта, требовали доказательств, что культ отправлялся именно 17 сентября, хотя в данном месте он мог уже давно не проводиться. 30 апреля 1602 г. король принял решение: пусть комиссары выясняют только, отправлялся ли где-либо культ регулярно в течение всего сентября 1577 г. или нет.
Но если бы Генрих IV довольствовался проведением в жизнь Нантского эдикта, пусть даже расширительным! Ведь король выходил за рамки эдикта и осыпал протестантов милостями. В Париже он позволял им нарушать эдикт и продавать свои книги. Протестантам нельзя было иметь святилища ближе пяти лье от Парижа, а они открыли свои храмы в Гриньи, потом в Аблоне. С 1601 г. «так называемые реформаты» требовали дозволения построить храм еще ближе ради своих детей, которых надо крестить, и своих больных стариков. Королевский совет отказал: «В эдикте нельзя ничего менять». Однако в 1606 г. Рони добился у короля разрешения воздвигнуть храм в Шарантоне. В первое же воскресенье, когда они туда вернулись, толпа черни в три-четыре тысячи человек встретила их гиканьем и закидала камнями. Это повторялось пять или шесть воскресений подряд. Для наказания смутьянов королю пришлось воздвигнуть виселицу[221]
.